Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Бастиан, оцепенев, смотрел на нее. На сей раз это была не иллюзия. Девочка в самом деле была здесь. Настоящая.

Она медленно повернулась к нему и улыбнулась — нижнюю часть ее лица пересекла горизонтальная темная полоска. Затем спрыгнула с качелей.

Страх, поднявшийся из самой глубины души, заполнил все тело Бастиана, и он почувствовал, как волосы на затылке зашевелились. Он хотел встать, но не смог — ноги отказывалось повиноваться.

Он попытался прикинуть, какие у него шансы добраться до дома, не столкнувшись по дороге с этим… существом.

Никаких.

Оставалась только мастерская.

Он с трудом поднялся, ни на секунду не отрывая глаз от белой тени и судорожно сжимая в руках ключи.

Вяло и нерешительно ступая, едва держась на своих колеблющихся призрачных ногах, девочка приближалась, и Бастиан понял, что ни за что на свете не сможет повернуться к ней спиной. Сделать это означало погибнуть. Прижавшись спиной к двери, он замер, между тем как она продолжала идти.

Только тогда он заметил, что происходит в саду. До сих пор туман был неподвижным. А теперь он пульсировал, кое-где даже бурлил. Словно прочитав его мысли, девочка остановилась и медленно посмотрела по сторонам — направо, потом налево. У Бастиана появилась жуткая уверенность, что ее голова сейчас отделится от тела и полетит, как воздушный шарик. Клубы тумана все сильнее пульсировали, росли, набухали… И вдруг еще один маленький туманный призрак заскользил над землей. На сей раз мальчик. И почти одновременно с ним из-за дерева показалась совсем маленькая девочка. Потом еще… и еще… Призраков становилось все больше — таких разных и таких… одинаковых.

Белые тени! Белые тени выходили из тумана… Нет! Эти белые тени и были туманом!

…самый маленький ребенок… почти младенец… плывущий в тумане…

Жюль?!

Эта мысль внезапно вывела Бастиана из жуткого транса, в котором он пребывал некоторое время.

В течение нескольких секунд они соберутся все… и обрушатся на него! Бастиан был в этом уверен, хотя и не знал почему. Но туман извергал призраков из своей глубины одного за другим, со всех сторон, отовсюду! Белые тени постепенно заполняли сад. Целая армия! Но еще неполная…

Движимый непобедимым инстинктом самосохранения и взбодренный выплеском адреналина, Бастиан все же повернулся лицом к двери и начал суетливо подбирать нужный ключ. Всего их было шесть. Хватит нескольких секунд, чтобы их все перепробовать…

А что, если нужного ключа не окажется? Что, если это вообще не та связка?..

На мгновение он обернулся. Еще семь или восемь призраков готовились отделиться от пульсирующей массы тумана. Их глаза медленно открывались — черные провалы, ведущие в бездонную, безжизненную тьму…

Один ключ… другой…

Теперь девочка с качелей была позади него лишь в нескольких метрах. Другие туманные призраки, включая и младенца, только начинали двигаться — столь же медленно и нерешительно.

Третий… четвертый… щелк!

Да! Тот самый ключ!

Бастиан широко распахнул дверь и прыгнул внутрь, задев в темноте какой-то предмет. Почти в тот же момент он резко обернулся, чтобы захлопнуть дверь перед туманной фигуркой девочки, и…

…никого и ничего. Плотное покрывало тумана, укутавшее сад, было абсолютно неподвижно. Никогда еще сад не выглядел таким спокойным. Даже качели наконец-то замерли.

Белые тени снова вернулись в чрево тумана.

Если вообще когда-нибудь оттуда выходили…

— Благословите, святой отец…

В затуманенном сознании отца Картло, погруженного в сладкую полудремоту после нескольких порций алкоголя, медленно выпитых в течение всего вечера, этот голос бы гулким и глубоким, словно раздавался под сводами огромной пещеры, где эхо повторяло его сотни, тысячи раз… В этот вечер, как и во все предыдущие, когда он сидел перед допотопным телевизором, единственным источником света в комнате, чуть склонив голову и приоткрыв рот, голос никуда его не привел — разве что в эту давно знакомую комнату, его персональный рай (или ад?), где вместо путеводной звезды сияла стоящая на рояле бутылка, освещенная экраном телевизора, отчего ее содержимое переливалось и поблескивало, словно огромный бриллиант.

— Благословите меня, святой отец… Мне кажется, я его нашла.

— Кого?

— Ребенка… в Париже. Он из Парижа. Может быть, он и сейчас там… я собираюсь за ним поехать.

Сюзи Блэр заходила этим вечером, в тот же час, что и всегда. Он научился узнавать ее шаги, — она шла почти неслышно, как будто скользила над землей, — и каждый раз, когда он ощущал слабый запах ее духов и ее почти бесплотное присутствие в исповедальне, ему хотелось укрыться в темной комнате, куда его уводил ее голос.

Значит, она решила, что нашла ребенка… Стало быть, она действительно искала. Итак, она все еще верила… Она, астролог, — верила! В его силу, в его способность противостоять тем силам… И кажется, она полагала, что отец Картло тоже в это верил.

Безусловно, в любом другом месте, кроме этого, он подбодрил бы ее, поддержал, помог — даже если бы на это ушли все его силы. В конце концов, когда епископ отправил его сюда, он был юным вдохновенным пастырем, который не просто верил, но ревностно соблюдал все положенные обряды (некоторые считали, что излишне ревностно) и впадал в священный трепет от сознания собственной миссии, которой он хотел посвятить себя полностью, телом и душой. Да, где-то в другом месте он бы еще продолжал верить. Но не здесь. Не в Лавилль-Сен-Жур. Не с этими… созданиями на фронтоне собора у него над головой. Не после всего, что он узнал, услышал, увидел. Конечно, любой священник мечтал бы о том, чтобы испытать свою веру в схватке с силами зла, а не с заурядной повседневностью. Но многие ли смогли бы одержать победу в этой битве?

Что касается него, он ее проиграл. И он, и другие. Между тем как Сюзи Блэр и, в меньшей степени, Одиль Ле Гаррек все еще держались, все остальные уезжали, один за другим, из года в год. Разумеется, после «дела Талько», судебного процесса, широкого резонанса в прессе и на телевидении они все надеялись, что это прекратится. И конечно же, ничего не прекратилось… Но он вместе со всеми еще некоторое время боролся, надеялся… Так, Одиль Ле Гаррек была его маленькой победой — он помнил, какой она тогда была: совершенно потерянной, потрясенной ужасами происходящего… Он проводил с ней долгие часы в молитвах, помогая раскаяться, начать новую жизнь. Но это была единственная победа — за тридцать лет!

Благословите, святой отец…

Какой-то шум, донесшийся снизу, заставил отца Картло приоткрыть глаза. Его квартира, состоявшая из двух небольших комнат, расположенных над ризницей, была пронизана разнообразными звуками и шорохами — голосами старинных вещей, которые любят напоминать о своем присутствии.