Бестиарий - Эль Бруно

– Продолжишь звать меня этим именем? – заторможено спросила она.

– Будем считать это твоим прозвищем для нас. Для остальных ты – Диана, моя троюродная сестра, мечтающая стать сыщиком и вечно следующая за мной хвостиком, – с ровной монотонностью и странной мягкостью в голосе говорил Кристиан над будто бы спящей девушкой, чьи страдания, наконец, были завершены.

Саша, дрожа всем телом, молчала, чувствуя, как мир детской, цветной юлой завертелся перед ее глазами. Всё это расследование, охота на демона и ее поиск оказались точно взаимосвязаны и определены указанной изначально целью.

Саша, поджав губы, мужественно сдерживала слезы.

– Моя мама… И братья…

– У тебя будет возможность их отслеживать. С ними всё будет в порядке. Подумай, что было бы, если бы во время нашего расследования они нашли не только тебя, но и твою семью…

Саша болезненно нахмурилась:

– Только не это!

– Семья – твоё слабое место, если хочешь со мной работать. Теперь понимаешь?

Она вяло кивнула:

– Им… придется хоронить меня.

– Ты против?

– Нет, – прошептала Саша, всё-таки утирая слезы. – Я хочу, чтобы они жили. Жили, не опасаясь смерти и опасности. Даже если я вернусь… Я больше не одна из них. Я больше не смогу нормально жить, ходить в университет, гулять с братьями по городу и слушать… слушать забавные истории отца, когда он возвращается с рейса.

– Такова плата, если мы хотим бороться, – пробормотал Кристиан.

– С чем ты борешься?

– С тем же, с чем и ты хотела бы бороться. Любой, вставший на путь истребления демонов, рано или поздно лишается всего, кроме истины и пути воина. Ты – не исключение.

– Логично, – звенящим голосом проронила Саша с усмешкой.

– Ты попрощалась со своей жизнью?

– Да… – она решительно выдохнула. – Я готова!

Фишер почти бережно накрыл труп Александры Мешеревой простыней:

– Теперь она спит спокойно. И, где бы ни была ее душа, да найдет она светлый путь в иной мир!

Саша разрыдалась, уткнувшись в плечо Кристиана, и он осторожно погладил ее по голове, словно бы и не заметив этого жеста.

В офис агентства они явились медленной походкой и в полном молчании. В кабинете в безобразную, кощунственно-небрежную кучу оказались свалены папки, а в ванной царил беспорядок, способный послужить иллюстрацией для криминального триллера. Саша подумала, что рухнет спать немедленно на пороге, но ее организм игнорировал все ее попытки уснуть.

Бросив это бесплодное занятие, она положила окровавленную одежду Кристиана в стиральную машинку, запустила ее и стала собирать аптечку, удивляясь тому, что детектив не примчался отругать ее за самодеятельность. Глядя на черно-багровую ткань и огромное количество тампонов, она мысленно представила, сколько же крови он должен был потерять. Выходило страшно много, если учесть кровопотерю в машине.

Методично убравшись в зоне своего контроля (кабинете), детектив уснул, положив голову на сложенные руки на столе. Выглядел он слегка потрепанным – пряди волос выбились из хвоста (во всем вина зимнего, порывистого ветра), и падали на его лицо, ворот рубашки помялся, рукава оказались закатаны с несвойственной ему небрежностью, но по цвету его кожи нельзя было сказать, что Крис был недавно ранен, что он почти не спал и провел около восьми часов за рулем.

Девушка осторожно подошла к нему и позвала по имени. Кристиан резко поднял голову, сосредотачивая на своей помощнице вполне осмысленный, ясный взгляд с легкой вопросительностью, словно намеревался поинтересоваться, кто она и что здесь делает.

– Ложись на кровать, – скомандовала Саша и в который раз поймала себя на попытке быть заботливой – привычке, считавшейся ею печально неискоренимой.

Кристиан взглянул в монитор компьютера, что-то набрал на клавиатуре и закрыл ноутбук. Он поднялся и, когда прошел мимо Саши, она пробормотала:

– У твоего организма феноменальная выносливость.

– Просто я мутант.

Он пошел в спальню и сел в мягкое кресло.

– Не сюда, – приказала Саша, хотя ее желудок скручивался в узел при мысли лечь рядом с ним. Да, что там скручивался – у нее начиналось предобморочное состояние.

– Истерики не будет?

– Не будет. Я, может, тоже не воспринимаю тебя, как живое существо.

Фишер сонно пробормотал:

– Наглая ложь. В твоих глазах я – монстр, но всё-таки живой.

Она еще какое-то время с простодушным любопытством физиономиста изучала лицо спящего Кристиана.

Уснуть, тем не менее, Саша не смогла. Ей было тесно, страшно и душно лежать рядом с ним. Выдержав секунд десять, она, стащив вторую подушку, внезапно была остановлена тяжелой ладонью Фишера, схватившей ее за плечо.

– Ты обещала! Терпи!

Саша хотела резко отпихнуть его, но заметила край бинта из-под расстёгнутой рубашки, и совершенно забыла о себе и страхах. Ведь рядом с ней лежал просто очень уставший и, кстати, раненый человек…

* * *

Последние листы отчета о деле Александры, написанные собственноручно Кристианом Фишером, датированы третьим марта две тысячи одиннадцатого года.

Перед тем, как охотиться на Карро, следует понимать места его обитания и способы проникновения в человека.

Карро – социальный демон. Место его рождения – толпа, а не общество. То есть, это место, где очень много живых существ, уровень страдания которых одинаково велик для субъективного сознания. В данном случае, это пятиэтажка на окраине Москвы. Место, где рос и жил Василий Вячеславович. Многодетная, бедная семья, унижения в школе… Он рос с пониманием того, что человека используешь либо ты, либо используют тебя. И ты ничего с этим не сделаешь. Безжалостность в нём росла с мыслями: «Все страдают. Это норма».

Подытожим: берется формула «вокруг тебя страдание перевешивает жизнь» + «всем плевать» = «так будет всегда». Потом эта формула насаживается на личность подростка/ребенка и начинает его жрать.

Происходит борьба иммунной системы и навязанного социального стереотипа. В данном случае, личность проиграла, потому что у него не было ни врожденного, ни внешне приобретенного смыслового антивируса. Если бы в определенный момент жизни мальчик видел случаи помощи, сострадания, понимания и того, как эти случаи меняют судьбы, у него хотя бы появилась приобретенная извне основа для сопротивления пагубной установке. Но ее не было.

Понимание этой мысли укрепляло его в циничности, которую он перепутал с внутренней силой и очень ею гордился на Олимпе собственного хладнокровия. Масла в огонь подлил его собственный высокий интеллект, который делал Василия личностью незаурядной, поэтому от безразличия к другим родилась еще и гордыня. «Я-то понимаю, что вы ничего не значите, и мне всё равно на страдания других, а вы, придурки, страдаете».