Колдунья-индиго - Алексей Яковлев

И потомки брать такие примеры не отказывались. Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, командовавший в сорок первом году фронтом, в критический момент сражения лично повел в атаку дрогнувшую было пехоту. С практической и стратегической точек зрения это был нонсенс. Маршалы, тем более командующие фронтами, не должны в рукопашном бою захватывать вражеские окопы, не их это дело. Тактический успех этой атаки тоже сомнителен. Так что в итоге маршала по заслугам сняли с занимаемой должности. А вот моральное значение такого неординарного поступка трудно переоценить. И каких бы собак на маршала ни навешивали в последующие годы, любой мало-мальски не продажный и порядочный историк признает: Ворошилов — это был Человек! Тем более что Наполеона, также во главе своей пехоты штурмовавшего Аркольский мост, никто от командования армией не отстранял. И в относительно мирное время тоже есть место если не подвигу, то хотя бы такому поступку, которому желательно подражать. В голодные годы рыбаки подарили Ленину большую жирную рыбину. Владимир Ильич мог бы скушать рыбку вместе со своей супругой Крупской, предварительно заперев двери квартиры, чтобы проголодавшиеся соратники не обзавидовались и не изошлись голодными слюнями. А то ведь и сам нарком продовольствия тогда с голодухи упал в обморок. Но предсовнаркома дедушка Ленин предпочел отдать жирную рыбину голодающим деткам. Так, по крайней мере, рассказывали в школах деткам тех самых деток, которые откушали ленинской рыбки. Возможно, это просто красивая сказочка. Но сказка хоть и ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. А недобрым молодцам, то есть таким, у кого вместо мозгов — гнилая солома или вместо совести вырос кое-какой другой орган, назидательные сказочки и даже правдивые истории рассказывать бесполезно. Как бы ни голодали и ни бедствовали окружающие, им это до лампочки. Они хапают и жрут не только ртом, но и всеми другими отверстиями. И делают это у всех на виду, потому что они — Идущие впереди, а значит, всем видны и всем своим поведением не говорят, а прямо-таки вопиют и требуют: «Современники наши, просим брать с нас пример!» Вот Горюнов в числе многих и взял с них пример.

Так растекался мыслями по древу истории молодой человек в партикулярной одежде, но с пистолетом в кобуре под мышкой, мчась на «форде» в лавинно-машинном облаке бензиново-выхлопной вони по направлению к районному городу Разнесенску. В память былой дружбы с Горюновым и их совместной службы на берегах Москвы-реки легковооруженный Глеб Панов хотел найти в многострадальной российской истории смягчающие обстоятельства для ставшего в одночасье оборотнем лучшего друга. От анализа общественно-исторических явлений, подтолкнувших Горюнова к грехопадению, мысли Глеба постепенно обратились к собственной персоне… А он сам почему удержался и не ступил на прибыльный, но скользкий путь оборотничества в погонах? Ведь когда сверху подают пример, а все вокруг или, скажем осторожнее, почти все этому примеру следуют, какие такие тонкие нюансы души удержали его от рокового шага на стезю, откуда уж нет возврата? Не голубая ли аристократическая кровь, текущая в его жилах, как утверждает информационный разум ноосферы посредством Марфиного экстрасенсорного колдовства, сделала его таким коррупционноустойчивым? И тут перед мысленным взором Глеба вдруг появился импозантный мужчина в древнегреческой тунике и с очень знакомым Панову лицом.

— Где-то я этого мужика уже видел, — уверенно сказал сам себе Глеб, — только никак не вспомню где, когда и по какому случаю…

— Да, ты не ошибся, достойный юноша с серьезными благородными намерениями, мы с тобой уже встречались в сладостных грезах, навеянных на тебя прекрасной девой Юлией, — легко прочитал его мысли знакомый незнакомец. — Я бог законного брака Гименей, добрый покровитель загсов, Дворцов бракосочетания и прочих присутственных мест, где брачующимся ставят на четырнадцатую страницу паспорта штамп с печатью. Но на этот раз я предстал перед твоим мысленным взором при посредничестве другой экстрасенсорной волшебницы, поэтому прохожу не по олимпийскому ведомству, как прежде, а действую от имени и по поручению информационного поля ноосферы, которое избрало меня, Гименея, бога основной ячейки общества, а не влюбчивого Амура или безответственного стрекозла Эрота, своим доверенным лицом и полномочным представителем. Ибо только я, образцовый семьянин Гименей, пользуюсь безусловным доверием молодых людей с серьезными намерениями, таких как ты, положительно настроенный на официальное оформление основной ячейки общества Глебиус или твой также благонамеренный в матримониальном отношении друг господин Новиков. А пришел я в твой мысленный взор с радостной вестью: информационное поле ноосферы подтверждает и удостоверяет, что ты, благородный Глебиус, действительно являешься аристократом не одной, а двух голубых кровей. Ты не только потомок и наследник знаменитого виконта Уд д`Ала де Ла Панини. Твоим пращуром был и прославленный светлейший князь-воевода Глеб Удалович Панов — Куды… Впрочем, тут я сделаю лирическое отступление от своего повествования, потому что вынужден попенять тебе и твоим современникам за грех гордыни. Ведь что мы слышим нынче от любого россиянина? «Мы, россияне, самые неповторимые во всем и всегда, особенно в двадцать первом веке! Например, таких бессовестных ворюг, мерзопакостных мерзавцев и лживых подлецов, как наши новорусские, свет божий еще не видывал!» Напрасны ваши самовосхваленья! Прошедшие эпохи немногим в этом отношении уступают вашей! Вот вы похваляетесь, мол, если наши брехуны кого невзлюбят, так пакостят ему и по-большому и в самой малости. Прицепились они, например, к некоему Зеленову. И Гог, дескать, этот Зеленов, и Магог, и серой дышит, и рога у него под кепкой, и копыта в штиблетах, и хвост под джинсами — потому как наперсник он самого дьявола! И питается это рогато-хвостатое поношение человечества исключительно новорожденными младенцами, а юными девами закусывает! В общем, завалили человека дерьмом, уж больше, кажется, некуда. Но этим брехунам все мало! Нужно еще птичкой прилететь и сверху на эту огромную кучу вранья какнуть… «Не Зеленов он вовсе, а Плотькин! У его дедушки или бабушки была такая фамилия! Так и станем теперь всегда писать через черточку: Зеленов-Плотькин. С большим намеком на маленькую пакость». Только о наличии личности судят не по фамилии и даже не по физиономии, хотя, правду сказать, бывают среди них и преотвратные, а по поведению этой самой личности. Будь ты хоть четырежды Плотькин, а ведешь себя как Сидоров — значит, ты Сидоров и есть. И наоборот. Таким же пакостным манером постаралось нагадить твоему славному пращуру знаменитому воеводе князю Глебу Удаловичу Панову тогдашнее крапивное семя! А совершал свои бранные подвиги храбрый Глеб Удалович в эпоху не того знаменитого Грозного царя, что попал в номинацию «Имя России». Знаменитый номинант к тому времени помре, а царствовал уже другой Государь, Незнаменитый. Знаменитый-то повелитель угроблял подданных тысячами! На собственные города ходил бранными походами! Но народ дал ему почтительное прозвище «Грозный», а не «Кровавый» или, допустим, «Психопатический». Хотя по делам его, может, и следовало. Однако наряду с упомянутыми деяниями Грозный царь пропалывал и истреблял ядовитый крапивный сорняк нещадно! Пускай и простые люди от него тоже довольно претерпели, в память об этой благодетельной прополке незлобивый народ ему все простил. И позднее даже включил его грозное имя в номинацию «Имя России». Незнаменитого же царя, которому служил храбрый воевода Глеб Удалович, в номинацию «Имя России» не включали, потому как не за что было… На свои города он в карательные похода не ходил, подданных, можно сказать, не истреблял, особенно если сравнивать с его грозным предшественником. Но окончательно подорвал свой авторитет Незнаменитый царь, когда во время голода открыл царские амбары и раздал хлеб голодающим. «Разве это царь?! — возмущались бояре. — Настоящий, всамделишный царь перебил бы всех этих голодных голодранцев и тем раз и навсегда разрешил проблему нехватки продовольствия! А этот что?! Не зря говорят, что у него мальчики кровавые в глазах!» То есть кроме тяжкого обвинения в мягкотелости, на него навешивали еще и убийство несовершеннолетнего сына Грозного царя. С этим убийством вообще-то история темная… Наследственность у мальца была та еще. Ведь его папаша предавался всем мыслимым и немыслимым порокам, которые незлобивый народ ему все простил за одно уже упоминавшееся доброе дело. Но от подпорченной генетики никуда не денешься: малолетний царевич в числе прочих недугов страдал еще и падучей. Играл с мальчишками в ножички, а тут приключился припадок, упал на нож — и кранты! Но люди в версию несчастного случая не поверили, ведь в конце-то концов, если ты царь, пусть и Незнаменитый, кого-то ты истреблять и убивать должен?! Так что убивал Незнаменитый неноминант болезненного царевича или не убивал, но этим кровавым мальчиком ему постоянно тыкали в глаза. Ну и, понятное дело, при такой вольнице крапивное семя разрослось буйным чертополохом. Вообще-то крапивное семя элитного и подэлитного жулья во все времена, кроме упомянутых экстремальных периодов, цветет одним и тем же ядовитым цветом и во все эпохи пахнет одинаково плохо. Но каждое поколение крапивного семени имеет и свои отличительные отвратительные особенности. Поэтому те же погоды, но с особыми эксклюзивными невзгодами, пришлись и на годы жизни и деятельности твоего славного пращура. Заканчивая свое лирическое отступление, — сладкоречивый Гименей перевел дух и прокашлялся, — возвращаюсь теперь непосредственно к истории твоего славного предка.