Свободный полет одинокой блондинки - Эдуард Тополь

— Я должна туда улететь, и чем скорей, тем лучше. Можем полететь вдвоем, я беру на себя все расходы. Что скажешь?

— А на хрена я тебе нужен?

— Значит, нужен. Согласен?

Он ухмыльнулся:

— Интересно, а кто бы отказался?

В кабинете главврача психбольницы Максим поставил на стол красивую бутылку «Курвуазье».

— Это вам от моей сестры Алены Бочкаревой. Она благодарит вас за хорошее отношение и просит, чтобы вы отдали мне ее паспорт.

— Спасибо. — Главврач спрятал бутылку в стол. — Но знаете, я же не могу вот так, просто первому встречному. А она сама-то где?

— Она уехала. Но я могу соединить вас по телефону, она подтвердит.

— Ладно, я вам верю. Да вы и похожи. Посидите тут. Я должен выписать ее из больницы, это займет минут десять…

Главврач вышел из кабинета, пересек коридор и, зайдя в ординаторскую, снял телефонную трубку и набрал номер.

— Это Фонд поддержки воздушных путешествий? Добрый день, мне председателя, это из больницы… Здравствуйте, это я. Да, тут пришли за ее паспортом. Да, подержу…

Через двадцать минут, когда Максим бодро вышел из проходной больницы, сел в свои желтые «Жигули» и тронулся, следом за ним покатили еще одни «Жигули» — серые и малоприметные. Но он не видел их и лихо рулил по Москве, рапортуя Алене по мобильному телефону:

— Привет, это я! Паспорт я взял, еду за билетами… «Эр Франс», я помню… — И, бросив беглый взгляд в зеркальце заднего обзора, заверил: — Нет, все чисто, не бойся! Я еще позвоню, пока!

В агентстве «Эр Франс» очередь была минут на шесть. Максим предъявил два паспорта, уплатил за два билета до Парижа, со счастливой улыбкой на лице выскочил из агентства с билетами в руках, включил в машине свою любимую станцию «Монте-Карло». Но, выезжая на Садовое кольцо, глянул в зеркальце заднего обзора и нахмурился — эти серые «Жигули» за кормой он уже где-то видел. Проверяя себя, Максим резко сменил рядность, потом ушел круто вправо, однако серые «Жигули», лавируя в потоке машин, не отставали.

— Блин! — вслух сказал Максим. — Ну ладно!

И, включив музыку на полную громкость, круто свернул в переулок, погнал проходными дворами.

Но серые «Жигули» шли за ним.

Тут у Максима зазвонил мобильный, и, ведя машину одной рукой, он второй рукой поднес к уху телефонную трубку.

Алена, сидя в Лялином переулке на подоконнике арендованной комнаты, сказала в трубку своего мобильного:

— Алло, это я. Ты где?

Максим, проскакивая какими-то дворами, возбужденно ответил:

— За мной погоня, но я от них оторвался! Сейчас я за тобой заеду! Ты готова?

— Будь осторожен!

— Да не бойся! Я же в автодорожном учусь! Быстро спускайся! И не забудь ключи в почтовый ящик…

На этих словах его желтые «Жигули» выскочили из арки проходного двора и на полной скорости врезались под кативший по улице грузовик. Грохот и скрежет раздался такой, что Алена оглушенно отвела трубку от уха. И тут же закричала в нее:

— Алло! Алло! Максим! Максим, отвечай! Ты жив?

Ответа не было.

Алена спустилась с подоконника на пол.

— Ну пожалуйста, отвечай… Максим…

А на место аварии, к разбитой в лепешку машине Максима, уже мчались, воя сиренами, «скорая помощь» и патрульная машина милиции. При их появлении серые «Жигули» не спеша укатили…

В телефоне Алена услышала вой сирен и обреченно опустила трубку.

Слезы покатились по ее лицу.

Назавтра Алена, держа в руке свою увесистую хозяйственную сумку, открыто шагала по Васильевской улице, направляясь в Фонд поддержки воздушных путешествий.

А там дежурный охранник, стоя перед шестью экранами видеокамер, увидел ее на одном из экранов и не поверил своим глазам. Потом схватил телефонную трубку, набрал короткий номер.

— Она идет!

— Кто идет? — не понял председатель фонда, сидя в своем кабинете.

— Алена идет! Бочкарева!

— Где? Куда она идет?

— По Васильевской! К нам! Уже заходит!

Алена действительно уже открывала дверь фонда.

— Что? Что делать? — в панике спрашивал охранник. — Задержать ее?

— Почему? — сказал председатель. — Она же не Степашин. Пусть идет.

Алена между тем миновала изумленного охранника и шла по коридору. Из всех дверей на нее глазели сотрудники фонда, секретарши и боевики. Она уверенно распахнула дверь приемной, спокойно миновала вскочившую со стула секретаршу и вошла в кабинет председателя.

Тот встал и, глядя на Алену в упор, медленным движением стал опускать правую руку к карману.

Алена, не обращая на это внимания, подняла над его столом свою хозяйственную сумку и вытряхнула из нее на стол гору денег.

— Вот ваши гребаные бабки! А Красавчику скажите, что он все равно гнида!

И, отшвырнув сумку, ушла.

Деревня Хорёнки, дом бабы Феклы. Под руководством крепко сбитого главаря с цепью на шее и короткой прической крутые бритоголовые парни снимают со стен все, что висит в доме, и через окна выбрасывают вместе с мебелью, одеждой, посудой, семейными альбомами и прочей рухлядью.

— А с этим что? — спрашивает главаря один из парней.

— На помойку!

— А с этим?

— В костер!

Во дворе горит костер, парни бросают в него все вещи, вынесенные из дома. Одежда, фотографии, мебель, какие-то мелкие украшения и домашние реликвии — все превращается в дым и копоть…

По дуге железной дороги поезд катил по России. И снова Алена сидела в сидячем вагоне, набитом людьми, и смотрела в окно остановившимся взглядом. Только теперь за окном были не зимние пейзажи, а багряная осень… И через багряно-осенний лес прокатил Алену скрипучий автобус и высадил на развилке дорог у столбика с дощечкой:

ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км

И попутный грузовик довез до Черных Грязей, а там она спустилась со своим чемоданом к реке, к причалу парома. И первое, что услышала тут, — песню-частушку, которую орали девчата и парни, плывущие на пароме от Долгих Криков вместе с трактором и прицепом. Но нынче это было уже не Аленино, а новое поколение, и среди них — повзрослевшая Настя и ее ухажер, пятнадцатилетний цыганский мальчик Руслан. Настя — под гармонь тракториста — голосила: