Под шафрановой луной - Николь Фосселер

Лишь в одном принципиальном вопросе между Мартой Гринвуд и Элизабет Хьюз царило непримиримое разногласие: окажется ли прибавление мальчиком или девочкой. Мама Майи настаивала на внуке, а ее тетя не сомневалась, что племянница подарит миру такую же «роскошную девушку», как она сама. Они могли часами вести горячие споры – какие можно сделать предположения насчет пола ребенка, исходя из походки Майи, ее предпочтений в еде и цвета лица. И поскольку ни одна не была готова хотя бы принять в расчет другую возможность, многие белые вещи оказались расшиты розовыми или голубыми нитками. Марта ожесточенно вышивала на пеленках утят и голубые колокольчики, тетя Элизабет – розочки и банты.

А вот состояние Джеральда понять было, напротив, нелегко. Он ничего не ответил, когда Майя сообщила, что внутри ее подрастает новое поколение, и украдкой приложил к глазам платок, пока дочь терпеливо сносила радостные возгласы, объятия и поцелуи Ангелины и Марты. Джеральд не утратил неизменной симпатии к дочери и не высказал ни малейших сожалений по поводу ожидаемого младенца, даже напротив, но Майе казалось, что он стал засиживаться в кабинете гораздо дольше и чаще обычного. Иногда она замечала на себе и своих стремительно растущих объемах его задумчивый взгляд, и ей казалось, она видит в нем страх. А возможно – мысли о том, что скоро он станет дедушкой, или понимание, что Майя никогда больше не будет маленькой девочкой. Это огорчало ее, но она надеялась, Джеральд найдет себе место в изменившейся жизни после появления на свет ребенка.

Для Майи наступили чудесные месяцы: в ней копошился малыш, и все окружающие – в том числе Хазель, Роза и Джейкоб – самоотверженно оберегали ее и заботились о ней. Она наслаждалась прибавлявшейся тяжестью собственного тела, дарящей чувство, что она глубоко врастает корнями в землю и в ней поднимается незнакомая доселе сила. Майя часто прислушивалась к себе, словно могла услышать, как бьется сердце ее ребенка, или смеялась, почувствовав, как он шевелится и щекочет ее изнутри, или задыхалась, если малыш нажимал на желудок или бил пяточками по ребрам. Но самое прекрасное, что Блэкхолл снова ожил – как мертвое дерево, неожиданно зазеленевшее вновь. Хотя кругом еще царила зима.

Прошло два года с тех пор, как перед Рождеством Джонатан привел в дом Ральфа. Год назад она страдала в Адене, и Джонатан нашел свою смерть под Севастополем. Если она вышла замуж за Ральфа и провела месяцы в Аравии, чтобы зачать в пустыне, под шафрановой луной, этого ребенка, благодаря которому Марта вновь улыбалась, Джеральд мечтательно стоял в дверях новой детской и весь Блэкхолл пробудился от печального сна – тогда все было правильно.

Но не бывает роз без шипов, не обошлась без них и жизнь будущей матери. Вначале ее особенно мучили угрызения совести, что она скрывает от семьи, кто отец ребенка, как договорилась с тетей. К тому же Майя боялась, что домашние могут узнать обо всем от Ральфа. Но победила мысль, что главным образом это ее ребенок, внук Джеральда и Марты независимо от отца. Она долго боялась получить извещение от адвоката или письмо Ральфа, где он сообщал бы о предстоящем разводе. Но ничего подобного не случилось. Она не получила от мужа ни единой строчки. Марта прекрасно видела, как дочь со страхом и надеждой, а потом с облегчением и разочарованием принимает почту, которую приносит Хазель, – еще и потому, что несколько долгих недель назад Майя решилась написать несколько робких примирительных строчек капитану Ричарду Бертону, кавалерия Битсона, Крымская война, и письмо оставалось пока без ответа. Приходили только письма от Эмми. Она все еще пребывала в далеком Скутари, опорожняла ночные горшки, стирала и распутывала бинты для перевязок и все равно была на седьмом небе, что Майя ждет ребенка.

Скажи, я могу называть себя будущей тетей, пусть без церковного благословения, пусть наши с тобой встречи были так мимолетны? Нас объединяет нечто более глубокое: воспоминания о столь любимом нами обеими человеке…

Марта Гринвуд ничего не говорила относительно пропавшего супруга и будущего отца, оставив мысли при себе. Она знала, ее пророчество Кассандры сбылось, но не находила в этом удовлетворения – лишь сочувствие и вновь растущую симпатию к рожденному ею человеку, который всегда был таким чужим, а теперь сам ждал ребенка.

– Да, давай, продолжай маршировать! – Майя испуганно посмотрела на дверь своей комнаты. Через щель протиснулась голова тети во вдовьем чепце. – Того и гляди, ребенок выскочит наружу!

Майя виновато положила руки на огромный живот, растянувший специально перешитое платье – и это уже сейчас, в феврале!

– И нечего удивляться, твои шаги во всем доме слышно! – продолжила ласково ругаться тетя Элизабет.

– Я больше не буду, – пролепетала Майя и опустилась на стул у письменного стола, жалобно вздохнувший под ее изрядным весом. Она уныло уставилась на начатое предложение, но не могла найти подходящих слов, чтобы продолжить. Это и заставило ее расхаживать туда и обратно, пытаясь справиться с нетерпением и поймать вдохновение.

– Что ты там пишешь? – раздался из-за двери осторожный, но любопытный вопрос.

Майя покачала головой.

– Ничего особенного.

– Ничего особенного, – фыркнув, с сарказмом повторила Элизабет Хьюз. – Не обманывай! Ты неделями сидишь в своей каморке и что-то усердно строчишь. Значит, это важно, по крайней мере, для тебя!

Увидев, что тетя направилась к столу, Майя невольно наклонилась над исписанными листами и прижала локтем пухлую папку с мраморным переплетом и черными углами.

– Можно я почитаю?

Майя замешкалась, но потом вновь замотала головой.

– Это смешно.

– Обсудим, когда я прочту, – пробормотала тетушка.

Покрывшись румянцем, Майя еще немного поупиралась, прежде чем поднять руку с папки и не глядя протянуть ее тете.

Подложив под спину подушку и натянув огромный чепец, Элизабет Хьюз начала читать перед сном, под светом лампы. Очарованная живописными описаниями далекого царства Химьяров, объединившихся с бедуинами и готовившихся к войне, чтобы свергнуть иго Аксумитов, тетя Элизабет затерялась в просторах Arabia felix. Ее пленила красота женских одежд, отвага мужчин, их тонко сплетенные судьбы, и она вновь и вновь доставала из рукава платок, чтобы высморкаться. Бумажные фигурки казались живыми, пока длилась ночь. Тетя Элизабет погасила свет лишь незадолго до рассвета, сожалея, что теперь придется ждать несколько дней, чтобы узнать продолжение, и с легким чувством печали – такая в строчках чувствовалась тоска по далекому краю.

– Хорошо, – просто сказала она два дня спустя, положив папку обратно на стол, – продолжай.

И стремительно засеменила из комнаты, умолчав, что переписала текст своим аккуратным, четким почерком.

– Боже, Майя, ты скоро лопнешь! – захихикала Ангелина и засунула в рот, явно мало заботясь о собственной фигуре, очередной шоколадный трюфель. В ярко-розовой папиросной бумаге расписанной пионами коробки таилось множество подобных соблазнов – очередной подарок ее жениха, гордо и совершенно официально носившего этот титул уже неделю, с первого марта. Отгремел шумный праздник, который Ангелина, несмотря на присущие ей с некоторых пор перепады настроения, провела с равномерным энтузиазмом.