Сталинград - Энтони Бивор

Роскошный штабной поезд Манштейна, полностью состоящий из спальных вагонов, настоящая гостиница на колесах, в прошлом принадлежавший королеве Югославии, двигался на юг окольными путями. Первая большая остановка была около Смоленска. В вагон Манштейна поднялся главнокомандующий группой армий «Центр» фельдмаршал Ганс Гюнтер фон Клюге. Он вкратце изложил Манштейну обстановку на юге России. Клюге, находившийся под сильным влиянием Трескова, был одним из высших офицеров вермахта, готовых по первому зову присоединиться к заговору против Гитлера. Он сказал Манштейну, что по вине фюрера 6-я армия оказалась в безвыходном положении. Развернутая на столе оперативная карта это подтвердила – над всем южным крылом германской армии нависла опасность.

Клюге рискнул дать Манштейну один совет. Он сказал, что Гитлер имеет обыкновение вмешиваться в руководство войсками, вплоть до батальона, и это необходимо прекратить. «И помните, – сказал в заключение Клюге, – фюрер считает, что спасти положение на Восточном фронте прошлой зимой удалось благодаря не боевому духу солдат и не нашей напряженной работе, а исключительно его собственной силе воли и военному гению».[663]

Совсем скоро Красная армия развернет наступательные действия против группы армий «Центр», чтобы не позволить германскому командованию перебросить войска на юг и разблокировать группировку, окруженную под Сталинградом, а пока поезд Манштейна продолжал путь по бескрайней русской равнине, припорошенной первым зимним снегом.

Фельдмаршал и офицеры его штаба беседовали о музыке, вспоминали родственников и общих знакомых, играли в шахматы и бридж. О политике почти не говорили. Лейтенант Штальберг, узнав, что Манштейн приходится родственником покойному президенту фон Гинденбургу, спросил, кто из полководцев этой войны смог бы стать спасителем отечества в случае поражения Германии. Манштейн ответил, не медля ни минуты: «Это точно не я».

24 ноября фельдмаршалу исполнилось 55 лет. В этот день Манштейн наконец добрался до командного пункта группы армий Б. Генерал фон Вейхс, показывая ему оперативную карту с самыми последними изменениями, не скрывал, насколько серьезна ситуация. Только что поступил приказ из ставки фюрера, требующий от 6-й армии удерживать «сталинградскую крепость» и ожидать снабжения по воздуху. Манштейн, если верить его адъютанту, был настроен на удивление оптимистично. И даже 200-километровый разрыв между южным крылом сталинградского «котла» и группой армий А, действующей на Северном Кавказе, не поколебали его в решении разместить свой штаб в Новочеркасске – бывшей столице Донского казачьего войска. У главного входа он поставил часовыми казаков в папахах и форме вермахта. «Когда мы входили или выходили из здания, – писал впоследствии адъютант Манштейна, – они вытягивались в струнку и выпячивали грудь, словно перед самим его императорским величеством русским царем».[664]

Гитлер отдал строжайшее распоряжение скрывать от германского народа то, что 6-я армия под Сталинградом попала в «котел». Правда, в заявлении от 22 ноября он признал, что советские войска начали наступление на ее северный фланг. На следующий день, сразу после полного окружения войск Паулюса, в сводках с фронта упоминалось только о контратаках и потерях противника. По последним сообщениям можно было предположить, что наступление отбито и Красная армия несет большие потери. И только 8 декабря, через три недели после начала наступления русских, появилось подтверждение о прорыве противника южнее Сталинграда, однако по-прежнему не было даже намеков на то, что 6-я армия полностью отрезана. Эта иллюзия поддерживалась до самого января туманной формулировкой «войска в районе Сталинграда».[665]

Разумеется, помешать стремительному распространению слухов было невозможно. «Шестая армия окружена, – перешептывались раненые в госпиталях уже на следующий день после того, как русские прорвали фронт. – Это начало конца».[666]Попытки заставить солдат и офицеров молчать дисциплинарными методами давали прямо противоположный желаемому результат, а отсутствие достоверных сведений о положении соединений Паулюса усиливало тревогу в Германии. Родственники военнослужащих в письмах спрашивали своих сыновей, мужей, отцов и братьев, соответствуют ли слухи правде. «Люди говорят, – писал сыну кассир из Бернбурга, – что на вашем участке был прорыв…»[667]

Нацистские власти считали, что смогут скрывать правду до тех пор, пока группа «Дон» не подготовится к прорыву и Манштейн не вызволит 6-ю армию из западни, в которую она угодила. Между тем Паулюс, скептически отнесшийся к обещаниям Геринга снабжать 6-ю армию по воздуху, не мог не принимать во внимание доводы своего начальника штаба, утверждавшего, что они смогут продержаться по крайней мере до начала декабря. Именно к этому сроку Гитлер обещал разблокировать окруженную группировку.

Перед Паулюсом стояла дилемма, которую Штрекер назвал самым трудным вопросом для совести любого солдата: подчиниться абсурдному приказу вышестоящего начальства или нарушить его и действовать по собственному усмотрению.[668]Высшие офицеры, недолюбливавшие нацистский режим и презиравшие фюрера, надеялись, что Паулюс воспротивится его явному безумию и это приведет в движение все оппозиционные силы армии.[669]Они вспоминали генерала Ганса Йорка фон Вартенбурга – представителя немецкой традиции исторического мышления, который в декабре 1812 года отказался сражаться за Наполеона, после чего в Германии поднялась волна патриотических настроений. Аналогия была очень прозрачной. Зейдлиц не раз повторял имя Вартенбурга в разговоре с Паулюсом, пытаясь убедить его пойти на прорыв. Ему вторил полковник Зелле, начальник инженерной службы 6-й армии. Шмидт, напротив, считал, что «подобное нарушение приказа станет бунтом с политической окраской».[670]

Ответ Паулюса Зелле прозвучал провидчески: «Я знаю, что военная история уже вынесла мне приговор».[671]Однако он был совершенно прав, не признавая аналогию между собой и Вартенбургом. Последний мог утверждать, что действует от имени короля Пруссии, не опасаясь отстранения от должности, но в эпоху, когда все штабы постоянно поддерживали связь по радио и телефону, приказ арестовать командующего был бы передан незамедлительно. Единственным актером, способным сыграть в этой драме роль фон Вартенбурга, являлся Манштейн, во всяком случае по мнению Трескова и Штауффенберга. А вот у самого Манштейна, как выяснилось, не было никакого желания брать на себя эту опасную миссию. «Прусские фельдмаршалы не бунтуют»,[672]– объяснил он свою позицию представителю группы армий «Центр» некоторое время спустя.