Автоматная баллада - Андрей Уланов
Шрифт:
Интервал:
— Удача и счастье, — снова прервался Швейцарец, — это вовсе не одно и то же. В этом-то и вся загвоздка. Понимаешь?
— Играй! — глухо проронила Анна. — Играй!
И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.
— А ведь цветы на той поляне и в самом деле не пахли…
— Играй!
И окурки за борт я бросал в океан.
Проклинал красоту островов и морей.
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать…
— Зачеркнуть… зачеркнуть жизнь очень просто. Короткая очередь… или даже одна-единственная пуля. А вот начать… как?
Анна молчала.
Зачеркнуть бы всю жизнь да сначала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…
Берёзы…
Берёзы стояли вокруг них, и в темноте белые полоски коры выглядели словно полоски бинтов на израненных стволах.
— Я, — нарушила тишину Анна, — никогда в жизни не пробовала берёзовый сок. А ты?
— Тоже, — тихо произнёс Швейцарец. — И не попробую.
— Но…
— Во-первых, сейчас лето, а не весна. Во-вторых же… Анна, эти берёзы умирают. Точнее, вымирают, — поправился он, — и этим очень похожи на людей. Жалкая горстка берёз… жалкая горстка людей, случайно уцелевших… не испепелённых ядерным огнём, не выкошенных эпидемиями, не погибших от ураганов, цунами, невиданных морозов и неслыханной жары. Хотя, — задумчиво добавил он, — конечно, у Сибири всё же есть шанс обрести звание Второй Колыбели Человечества. Или Человечеств. Слышала когда-нибудь про болотников?
— Я их видела.
— Верно, ты же шла через болота. Это ведь уже другая раса, и даже не просто раса — другой путь развития. — Швейцарец негромко засмеялся. — Болотные эльфы. Кто знает, может быть, где-нибудь во тьме противоатомных убежищ сейчас заодно нарождается и раса гномов…
— Не понимаю, — озадаченно мотнула головой Анна. — Эльфы… гномы… ты вообще о чём?
— О сказке, — Швейцарец аккуратно отложил гитару. — В которой мы живём. Жаль, что это плохая сказка.
— Плохая?
— Хорошие сказки, — наставительно произнёс он, — непременно должны заканчиваться словами: «И потом они жили долго и счастливо и умерли в один день».
Швейцарец
Снаружи это выглядело не очень внушительно — приземистая бетонная коробка. Швейцарец даже не стал тратить время на возню с дверями, просто ударил «скулой» броневика, и стальная плита с протяжным гулом упала внутрь.
— Не похоже, чтобы эта штука была рассчитана на серьёзный удар.
— Это же не главный вход, — презрительно бросила Анна. — И потом, если бы про это место узнали… в эпицентре уже не спасают никакие двери.
— Всё равно странно.
— Не переживай, будет ещё тебе настоящая дверь.
Они прошли в бункер, — впрочем, проходить оказалось особо некуда — коридор после двух изгибов упёрся в очередную дверь, теперь уже раздвижную. Справа от двери, примерно в метре от пола, из стены выступал небольшой, защитного цвета, шкафчик.
— БТР сюда не заедет.
— И не нужно, — Анна, схватившись за ручку шкафчика, дёрнула… нахмурилась, упёрлась ногой в стену, рванула ещё раз.
— Там ключ нужен.
— Вот уж извини, чего не было, того не было!
— Тогда отойди.
В крайнем случае, можно было бы попытаться дотащить трос от броневика, но этого не потребовалось. С третьей попытки Швейцарец сорвал дверцу.
— И что дальше?
— Диктуй!
Когда-то это был самый обычный листок, вырванный из обычной довоенной школьной тетради в клеточку. С тех пор ему не раз довелось промокнуть, его рвали и склеивали заново, а весь правый верхний угол представлял собой большое бурое пятно. Но длинный ряд цифр, записанных каким-то торопливым карандашом, был ещё вполне различим.
— Двадцать два… — начал Швейцарец, — ноль четыре…
— Медленней! Краска облупилась, ни черта толком не разобрать!
— Восемнадцать… семьдесят… ноль семь… ха, ну конечно же!
— Ты чего?
— А ты не поняла? Двадцать четыре цифры, три раза по восемь… день, месяц, год. Три даты, которые здешние «клиенты» должны были вспомнить в любых обстоятельствах. Двадцать два ноль четыре… двадцать второе апреля тысяча восемьсот семидесятого — вспоминаешь?
— Нет.
— И чему тебя только учили, — насмешливо сказал Швейцарец. — Если день рождения главного ёжика, то есть дедушки Ленина, знать не знаешь.
— Хватит. Умничать. Диктуй. Цифры.
— Ноль семь… одиннадцать… девятнадцать… семнадцать… Великий Октябрь, запомни на будущее. И последняя дата — двадцать один… ноль один… девятнадцать… двадцать четыре… это дорогой Ильич волею божьей помер… впрочем, как закоренелый безбожник, он, скорее всего, просто помер…
— Есть!
— И что дальше?
— Должно включиться.
— Что?
— Лифт. За этими створками — лифтовая шахта, если ты не понял.
— Ах, ли-и-ифт, — протянул Швейцарец. — И ты всерьёз полагаешь, что там есть чему включаться. От чего это убежище должны были запитывать? От реактора?
— Нет. Что-то гидроэлектрическое на подземных водах.
— Тогда забудь.
— Почему?
— Потому что один шанс на миллион был у твоей системы, — пояснил Швейцарец, — уцелеть, когда в нескольких километрах мегатонны бабахали. Тут же почва наверняка ходуном ходила…
— Должна быть и аварийная система, — упрямо возразила Анна.
— На аккумуляторах? Брось, неужели ты думаешь, что за столько лет…
— Эти, — перебила его девушка, — не сдохнут и через век! Слышишь?
Он и в самом деле услышал, точнее, сначала почувствовал, а потом уже расслышал низкий гул, доносящийся откуда-то снизу. Он становился всё яснее, чётче, приближаясь, — меньше чем через две минуты створки лифта с лязгом и скрежетом расползлись в стороны, и по уже привыкшим к полутьме коридора глазам Швейцарца резанул желтоватый свет.
— Едем.
— Если эта штука застрянет, мы из неё не выберемся.
— Предпочитаешь лезть вниз по шахте, все двести метров?
— Нет.
Просто было бы обидно сгинуть вот так, мысленно договорил он, в стальном гробу, куда сунулся по чьей-то глу… впрочем, какая разница?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!