Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Его активность дошла до такой неприятной царю степени, что тот, не очень желая, приказал направить преподобного в ссылку в Малую Азию, а Студийскую обитель, где проживало уже более 1 тыс. монахов, закрыть. Это была смелая мера, характерная для твердой воли Льва Армянина. Однако она принесла гораздо больше вреда для «официальной» Церкви, поскольку разогнанные монахи разошлись по всей стране и, частью переселившись в Рим и Южную Италию, стали настоящими глашатаями своего игумена.

Послания Студита, в которых правительство не ограничивало прп. Феодора, моментально расходились по всей стране, так что он даже однажды заметил: «Недавно я говорил о таинственном, и сейчас же распространилось мое слово отсюда до Константинополя, а оттуда до Бруссы». Когда царские слуги недвусмысленно сказали ему, что за непослушание императору он может быть лишен языка, преподобный заметил: «Если император вздумает лишить меня языка, и тогда я найду способы взывать, окрыляемый Духом. Я буду писать всем находящимся в изгнании отцам, это приносит пользу как пишущему, так и получающему, — я готов взывать даже до последних пределов Вселенной»[469].

Несмотря на относительно невысокий чин в церковной иерархии, прп. Феодор Студит стал настоящим патриархом иконопочитателей. Запрещая своим сторонникам вступать в общение со священниками-иконоборцами, Студит разрешил принимать иереев, получивших посвящение на Западе. При нем вскоре образовался небольшой кружок опальных архиереев, твердо решивших идти до конца и претерпеть даже мучения за свой образ мыслей: епископ Солунский Иосиф, Никейский епископ Петр, Никомидийский архиерей Феофилакт, Эфесский владыка Феофил. На их стороне была громадная масса сельского населения, горой стоявшая за святые иконы и укрывавшая у себя монахов-беглецов из Студийской обители.

Как и раньше, преподобный Феодор надеялся на авторитетное вмешательство Римского папы. В традиционном духе византийской теории «пяти чувств» Студит полагал, что «пентархия» является той инстанцией, куда можно жаловаться даже на самого патриарха. Поскольку же Константинопольская и другие восточные кафедры были в то время, по его мнению, заняты еретиками, папа оставался тем единственным судьей, к которому можно апеллировать[470].

Риму не очень понравилось такое понимание папских прерогатив, но понтифик открыто поддержал Студита, поскольку все же тот объективно работал на его авторитет. Когда из Константинополя прибыли апокрисиарии патриарха Каситера, папа Пасхалий I (817–824) отказался их принять и выслушать. Напротив, посланникам Студита и просто гонимым на Востоке иконопочитателям он предоставил монастырь св. Параскевы, где разрешил службы на греческом языке. Более того, апостолик направил в Константинополь своих легатов, чтобы те выразили крайнее неудовлетворение папы и беспокойство по поводу новых гонений на почитателей икон.

Режим содержания преподобного стал ухудшаться: ему запретили переписку, хотя, имея много добровольных помощников, он без труда продолжал сноситься с интересными ему лицами. В посланиях он именовал царя «Навуходоносором», «врагом Спасителя и Его Матери», и тому подобное. В 819 г. одно письмо Студита перехватили, и Лев V, рассвирепев, приказал дать преподобному 100 ударов плетьми, а затем перевел его в Смирну под контроль местного иконоборческого митрополита[471].

Столкнувшись с сопротивлением, император резко ужесточил меры против иконопочитателей. Они наказывались ударами плетьми, ссылались, некоторые были преданы казни. Иконы повсеместно изымались и уничтожались. Все гимны в честь икон были изъяты из литургических сборников, и в школах вводились специальные уроки, на которых детей учили презирать иконы и их почитателей[472].

Император метал громы и молнии против иконопочитателей, но не знал, что час его уже близок. Лев V и раньше с недоверием относился к товарищу своей юности Михаилу Травлу, которого в знак признательности назначил начальником федератов. Императора мучили ночные видения и услышанное предсказание, что будто бы он погибнет в день Рождества Христова. Его мать, видимо, тайно сочувствовавшая иконопочитателям, также рассказала сыну о своем сне. Будто Пресвятая Богородица предложила ей во сне мясо в горшке, но она, принявшая определенный обет по причине давнего вдовства, отказалась. «Как же тогда, — прокричала Богородица, — твой сын непрестанно наполняет Меня кровью и гневит этим Моего Сына и Бога!» Дошло до того, что Лев V впал в бессонницу и пребывал в постоянном страхе за свою судьбу.

Невыдержанный и далеко не всегда острожный на язык, Михаил Травл уже давно стал распространять рассказы о некоторых деталях молодости царя, его жестокости и необузданности. Как и следовало ожидать, в скором времени императору донесли об этом, но он, не желая действовать опрометчиво, приказал соглядатаям тайно подслушать беседы Травла. Те исполнили приказ, и вскоре предоставили царю документально зафиксированную вину военачальника. Может быть, Михаилу и сошла бы с рук неосторожная болтовня, но он хвастливо заявил, что, согласно пророчеству, после Льва сам станет царем. Хуже всего то, что Травл был не одинок в своих мыслях, и возле него образовался кружок товарищей, убеждавших ускорить события и умертвить императора Льва. В таких случаях правила не знали исключения: Михаила арестовали и в ночь перед Рожеством 820 г. приговорили к страшной и редкой казни — сожжению в печи.

Едва был отдан этот приказ, как в покои царя ворвалась царица Феодосия, громко попрекавшая мужа в том, что даже в такой святой праздник, накануне своего причастия, он не стыдится убить человека. Ее упреки попали в самую точку — Лев вообще был человек богобоязненный, и император, нехотя, согласился перенести казнь на другой день. В камеру к Михаилу был посажен слуга, но самого узника царь приказал держать в кандалах, ключи от которых носил при себе. «Сегодня ты освободила меня от греха, — сказал он жене. — Но и ты, жена, и вы, дети, семени моего порождение, вскоре увидите, что из этого выйдет». Если бы только император знал, насколько он был прав…

Как обычно, страдая бессонницей, он среди ночи решил проверить, чем занимается Травл, и вошел в его камеру. Каково же было удивление царя, когда он увидел слугу, разлегшегося вместо Михаила на полу, а Травла — лежащего на кровати слуги. Оба они крепко спали и не услышали шагов Льва. Охваченный гневом, император вышел, но не предпринял никаких мер. Зато другой слуга случайно узнал о посещении камеры императором и уведомил о том своего товарища, караулившего Травла. Тот понял, что теперь его самого ждет неминуемая расплата и в свою очередь предупредил Михаила. Через него Травл передал товарищам по заговору устное послание, что если те не помогут ему бежать, то он раскроет их настроения императору, и тогда они вместе будут гореть утром в печи.