Трагедия королевы - Луиза Мюльбах

если она сама научится этому, то ведь мы все-таки не станем держать слово?

— Как так? — удивился Тулан. — Мы республиканцы, больше того — санкюлоты, и вдруг не будем держать данное слово, не выкажем себя лучше проклятых, изолгавшихся аристократов, которые никогда не держали обещаний, данных народу? Гражданин, как ты можешь так оскорблять нас и себя самого! Спроси нашего благородного друга и брата Симона, думает ли он, что свободный гражданин может не держать слова, даже если даст его только заключенной женщине?

— Я с тобой согласен, — с достоинством сказал Симон, — я мысленно поклялся королю, что его голова погибнет, и сдержал свое слово. Я обещал его жене, что ее приговорят к смерти, и надеюсь, что мое обещание исполнится. Если я держу слово относительно недобрых желаний, так уж должен держать его и во всех случаях. Если республиканец обещает, то должен исполнить обещанное!

— Верно, Симон! Ты и благородный и мудрый человек! Значит, решено: королева должна сама курить, мы этим позабавимся, но зато потом курить у нее не будем.

— Я навешу на ее двери объявление, что в передней у нее курить строго воспрещается.

— Вот это хорошо! — воскликнул Тулан. — Это вполне достойно моего великодушного брата Симона!

— Пойдемте теперь наверх, — сказал Симон, — два других чиновника уже наверху и, наверное, удивляются, что вы так запоздали; но с вами так хорошо болтать. Идемте же! Я останусь с вами посмотреть на вашу выдумку. Ах да! Вот какая новость: поднять вопрос о том, чтобы сократить число чиновников, надзирающих за семьей Капет, потому что это имеет вид, будто великая республика боится этих воющих женщин и маленького Капета, которого полоумные роялисты зовут Людовиком Семнадцатым, так что стражу, вероятно, ограничат двумя чиновниками.

— И прекрасно! — одобрительно заметил Тулан. — К чему принуждать к бездеятельности такую массу людей! Ведь человек не всегда расположен шутить, и тогда довольно-таки неприятно видеть эти заплаканные физиономии.

— Значит, будет только два чиновника, — сказал Лепитр, — но, по-моему, это очень мало; а вдруг этой Капетше удалось бы соблазнить их обоих, чтобы они помогли ей бежать?

— Это невозможно! — со смехом возразил Симон. — Меня она никогда не соблазнит, и, пока я сторожу, австриячка и ее отродье не убегут. Ни одна душа не может сойти с лестницы так, чтобы я не слышал и не видел, потому что я, как вы знаете, живу под лестницей, дверь ко мне всегда отворена, а я всегда на своем месте. Затем дверь, ведущую на двор, тюремщик Рикар сторожит, как цербер, а дальше стоят часовые, охраняющие три выхода с внутреннего двора на внешний; а двое ворот, ведущих на улицу, сторожат еще четверо стражников. Нет, нет, дорогие мои, если бы волчица пожелала бежать, то ей пришлось бы прибегнуть к волшебству и вырастить себе крылья, чтобы улететь по воздуху; иначе ей не спастись.

— Отлично! Это очень радует меня, — сказал Тулан, поднимаясь по лестнице.

— Меня это также успокаивает, — подхватил Лепитр, — тогда, пожалуй, пусть останутся только два чиновника. Симон — на страже, а в орла она не может превратиться.

— Славно сказано! — рассмеялся Симон. — Ну, вот мы и пришли! Войдем! Комедия начинается!

Он с шумом растворил дверь, и все трое вошли. Два муниципальных чиновника сидели у стола посреди комнаты и играли в карты. Через открытую дверь можно было видеть комнату семьи Капет.

На диване, за круглым столом, сидела королева в мрачном траурном платье, в черном чепчике на поседевших локонах и диктовала дофину урок из книги, которую держала в руках. Маленький принц, также в черном, с широким флером на рукаве, сидел около нее, на стуле. Все его внимание было устремлено на работу, и он, видимо, старался как можно красивее выводить буквы, так как просто пыхтел от усердия, и яркая краска выступила на его щеках.

По другую сторону королевы сидели принцессы Елизавета и Мария-Терезия, занятые штопкой платьев королевы.

Никто из них, казалось, не слышал шума распахнувшейся двери, никто не обратил внимания на вошедших. Но Тулан непременно хотел, чтобы королева взглянула на него; поэтому он, сильно стуча сапогами, прошел первую комнату, вошел в комнату королевы и, остановившись на пороге, отвесил низкий, церемонный поклон с таким комичным движением руки, что Симон не мог удержаться от громкого хохота.

— Мадам, — сказал Тулан, — я имею несказанную честь приветствовать вашу милость!

— Он просто неподражаем! — в восторге проревел Симон, ударив кулаком по столу.

Лепитр в это время подошел к окну и повернулся спиной ко всему обществу; никто не обращал на него внимания, никто не видел, как он вынул из кармана небольшой узелок и осторожно опустил его за деревянный сундук, стоявший у самого окна.

— Мадам! — громким голосом взывал Тулан. — Я боюсь, что ваша милость не изволили заметить мой поклон!

Королева медленно подняла голову и обратила свой взор на человека, в самой почтительной позе стоявшего на пороге.

— Я заметила его, — холодно сказала она. — Пиши дальше, сын мой! — И она продолжала диктовку.

— Я так счастлив, что вы удостоили меня решающего вето, — сказал Тулан, вынимая из кармана сигару, — что должен в знак радости возжечь торжественный огонь! Видите, друзья, какой я тонкий придворный, хотя имею честь быть санкюлотом: в присутствии прекрасных дам я курю только сигары. Эй, граждане, дайте-ка огонька!

Один из чиновников молча протянул ему конец своей трубки; Тулан закурил и, снова поместившись на пороге, стал пускать в комнату королевы густые клубы дыма. Дамы продолжали сидеть совершенно спокойно, не обращая на него внимания. Королева продолжала диктовать, дофин писал. Только королева время от времени останавливалась, потому что дым заставлял ее кашлять и ел ей глаза. Тулан с улыбкой следил за всеми ее движениями.

— А вы, кажется, не находите большого удовольствия