Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Неудача глубоко поразила Цицианова.

«Не могу без стеснения сердца видеть себя, – писал он государю, – в течение тридцатилетней моей службы вторым только в российской армии генералом, принужденным снять блокаду из-под города, не взяв его». (Цицианов разумел неудачное обложение Хотина князем Голицыным в 1769 году).

Император Александр старался успокоить и утешить огорченного князя. «Однако неудовольствие, какое я имею, – отвечал он Цицианову, – есть то огорчение, в котором вы находитесь. Никто, конечно, кроме вас, не станет сравнивать происшествий под Хотиным с настоящим случаем, но многие отдадут справедливость как предприимчивости духа вашего, так и тому, что вы со столь малыми силами так много сделали в одну кампанию... Желаю, – продолжал государь, – чтобы сие искреннее изложение моих мыслей успокоило вас».

И Цицианову за эриванский поход пожалованы были аренда в восемь тысяч рублей и орден св. Владимира 1-ой степени.

Снятие блокады Эривани еще увеличило перестиж, которым пользовалась эта крепость в умах азиатов. По обаянию этому немедленно же был нанесен веский удар. В самом начале 1805 года генерал Несветаев, воспользовавшись смутами в Эриванском ханстве, занял принадлежавшую к нему богатую Шурагельскую область и объявил ее присоединенной к России. Эриванские войска, поспешно двинувшиеся на защиту Шурагеля, были разбиты на самой границе, и русский батальон в четыреста штыков по их следам занял Эчмиадзинский монастырь и появился даже под стенами Эриванской крепости, вызвав страшную панику во всем населении края. Шурагельская область осталась за Россией навсегда – залогом будущего присоединения к ней и всей Эриванской области.

Монтрезор, служивший в Тифлисском пехотном полку, принадлежал к числу тех штабс-офицеров, на которых обыкновенно возлагают большие надежды в будущем. Но служба его не представляла ему ничего, что бы могло его выдвинуть из среды товарищей и дать право на более широкое поприще, чем на то, которое он занимал по должности батальонного командира. И вот одна минута геройской смерти, минута, когда Монтрезор спасает честь русского оружия, окружила его имя лучезарным ореолом славы, так что мало кому известный до того человек вырастает вдруг до степени народного героя, и память о нем переходит из рода в род, не умирая в рядах кавказских войск. Перед этой минутой меркнет все остальное в жизни покойного.

В июле 1804 года войска, блокировавшие Эривань, сильно терпели от недостатка продовольствия. Все распоряжения по этой части выполнялись медленно, а это расстраивало планы главнокомандующего и вынудило его наконец сделать распоряжение о перевозке всего провианта из Тифлиса в Бомбак, откуда он уже и мог быть доставляем в блокадный корпус по мере надобности.

Между тем грузинский царевич Александр, с сильным отрядом персидских войск, проник в Бомбакскую провинцию и сделал сообщения с Тифлисом крайне опасными.

Караклис, ныне бедное армянское селение, тогда был главным городом Бомбакской провинции и имел для русских значение операционной базы при наступательных действиях против Турции и Персии. В Караклисе всегда поэтому располагался отряд русских войск, под начальством надежного штабс-офицера, которому вместе с тем поручалось и наблюдение за политическим состоянием края. До эриванской экспедиции пост этот занимал майор Монтрезор, офицер распорядительный, храбрый и хорошо знакомый с азиатской политикой. Но эти же самые качества заставили Цицианова взять Монтрезора с собой в поход, а на его место поставить батальон Саратовского полка, под командой армянина майора Хаджаева. Неспособность последнего скоро сказалась на деле и имела весьма печальные последствия. Он упустил благоприятное время для перевозки к Эривани транспортов и теперь, при появлении в крае персиян, не знал, как за это взяться.

Путь был действительно опасен, и еще недавно грузинская конница, следовавшая по этой дороге в Тифлис, встречена была персиянами и частью захвачена в плен.

Цицианов приписал этот случай недостаточной распорядительности самого Хаджаева и решился отправить на смену ему опять майора Монтрезора, с тем чтобы этот последний примял все меры не только к открытию сообщения с Тифлисом, но и к скорейшему доставлению транспортов из Караклиса к Эривани. Отправляя Монтрезора со сборной командой всего из ста девяти человек, при одном орудии, главнокомандующий предписал ему стараться проходить опасные места по ночам.

Но все предосторожности оказались напрасными: не успел Монтрезор отойти нескольких верст от блокадного корпуса, как уже был окружен персидской конницей, к которой на каждом шагу прибывали новые толпы казахских и борчалинских татар.

Монтрезор решился проложить себе путь штыками и, пренебрегая многочисленностью неприятеля, продолжал движение через каменистые горы, по дороге весьма трудной и на протяжении двадцати с лишним верст совершенно безводной. Долину реки Аборань Монтрезор прошел при беспрерывном бое с персиянами, а двадцать первого августа, спускаясь с гор в Бомбакскую равнину, увидел издали главные силы царевича, которые двигались навстречу со стороны Караклиса. Почти в виду самого города царевич обложил малочисленный русский отряд, изнуренный усталостью, зноем и жаждой, и потребовал сдачи. Монтрезор отвечал, что «смерть предпочитает постыдному плену», и приготовился к бою.

Раздраженный гордым отказом, царевич поклялся уничтожить отряд и двинул в атаку разом все свои силы. Несколько часов длилась отчаянная битва, но когда большая часть отряда была перебита и переранена, когда опорожнились патронные сумы и Монтрезор увидел, что средства обороны истощены до конца, он сбросил мундир и, обратившись к солдатам, сказал: «Ребята! Я больше вам не начальник. Спасибо за храбрость и службу. Теперь, кто хочет, может спасаться!»

Позволением этим, однако же, никто не воспользовался, кроме одного барабанщика; остальные дали последний залп и, по следам Монтрезора, кинулись в штыки на неприятеля. И в несколько минут отряда не стало.

Самого Монтрезора нашли впоследствии изрубленным на пушке, которую он, как видно, защищал до последнего мгновения; с ним рядом были убиты поручик Ладыгин и прапорщики Черец и Верещаго, а из ста девяти солдат один бежал, пятнадцать тяжело раненных захвачены в плен, а остальные девяносто три человека погибли геройской смертью.

Как только отгремела битва и темная, дождливая ночь спустилась на страшное поле, усеянное трупами и залитое кровью, персияне повернули назад, навстречу новому транспорту, подходившему из Тифлиса. Транспорт этот, однако же, успел благополучно дойти до Караклиса, но препроводить его отсюда дальше, в блокадный корпус, уже не представлялось никакой возможности.

Цицианов был глубоко огорчен известием о смерти Монтрезора и, возвращаясь в Тифлис из эриванской экспедиции, навестил могилу храброго воина. Впоследствии общество офицеров Тифлисского полка пожелало увековечить славный подвиг товарища сооружением на самом месте его смерти небольшого скромного обелиска, и Цицианов сам написал для него эпитафию. Говорят, что эпитафия была достойна полководца, но, к сожалению, землетрясение восьмого октября 1827 года разрушило памятник, а вместе с ним погибла и драгоценная надпись.