Нежная война - Джулия Берри

– Я задаюсь вопросом, леди Афродита, – говорит Аид, – не меня ли судили этой ночью?

Афродита поднимается, а на ее прекрасном лице написано смятение.

– Значит, у меня не получилось выразить свою бесконечную благодарность, Владыка Аид, – говорит она. – Ты – моя корона и моя слава.

Гефест с удивлением видит – или ему кажется – что в глазах Аида блестят слезы.

– Я копаюсь в палках и глине, – продолжает она, – а ты превращаешь мои поделки в храм.

Аид кланяется богине любви.

– За такие добрые слова, – говорит он, – положена награда. Что бы ты хотела у меня попросить?

Афродита сжимает руки.

– Если это принесет тебе удовольствие, – говорит она, – то присмотри за их детьми на войне. Джеймс и Хейзел. Обри и Колетт. Я умоляю тебя, верни их детей домой целыми и невредимыми.

Аид кивает.

– Если Мойры позволят мне – я сделаю, как ты просишь, – его лицо темнеет. – А если не позволят – нам с ними придется серьезно поговорить.

Гефест почти волновался за Мойр, но они – крепкие старушки.

– Обещаю, – продолжает Аид. – Если кто-нибудь из этих семей найдет дорогу ко мне, я сделаю их прохождение через врата Подземного царства более безболезненным. Так или иначе, я благополучно доставлю их домой.

Он исчезает, оставляя мужа и жену наедине.

– Не совсем то, на что ты надеялась? – спрашивает Гефест Афродиту.

Она смотрит на мерцающие угли камина.

– Никто никогда не получает от Смерти того, на что надеялся, – говорит она.

Гефест посмеивается.

– Я имею в виду твою историю.

– О, – она смотрит в огонь. – Это еще предстоит выяснить.

Неужели?

Гефест вытягивает кривые ноги. Может, в нем и течет божественная кровь, но он слишком долго сидел на стуле, а боли в спине никто не отменял.

Почему он это сделал? Чего он надеялся достичь? Какой позор. Каким надо быть идиотом, чтобы решить, будто разоблачение Афродиты что-то изменит.

И все же, она сидит рядом с ним. И на протяжении всей истории Афродита относилась к Аресу не так, как относятся к любовнику.

– Я думаю, ты права, – говорит он. – Насчет того, что олимпийцы не годятся для настоящей любви. И что смерть и слабость необходимы.

Она наклоняется ближе к огню.

– Мы говорим, что здание сделано из кирпича, – говорит она, – но раствор, заполняющий трещины, скрепляет кирпичи. Только он держит их вместе.

– Рубцы, – говорит Гефест, – делают сломанную кость тяжелее и сильнее, чем прежде.

Единственный бог, сброшенный с Олимпа еще ребенком, кое-что знает об увечьях. Его кости превратились в железо.

Афродита кладет голову на подушку.

Он – бог. Он видел ее миллионы раз. Но ее красота всегда заставляет его таять. Особенно потому, что она вечно вне его досягаемости.

Гефест сбит с толку. Он показал себя обиженным, ревнивым ребенком. Еще недавно он пытался унизить свою неверную жену с помощью золотой сети.

Но она все еще здесь.

Он решает попробовать еще раз.

– Ты говоришь, что совершенство ограничивает тебя, – говорит бог-кузнец. – Но каждый совершенен настолько, насколько ему самому хочется.

Ее брови взлетают вверх.

– Вот как?

– Именно, – он поворачивается к ней своими искривленными плечами. – Во-первых, у тебя ужасный вкус на мужчин.

Уголок ее рта дергается.

– Который из?

«Мой тупой брат».

– Все они, – говорит Гефест. – Ты всегда выбирала победителей, – он пожимает плечами. – А в итоге вышла замуж за меня – не самого завидного жениха на Олимпе.

Афродита с интересом смотрит на него, словно хочет спросить: «И что?»

– Ты слишком мягка со смертными, – объясняет он. – Это делает тебя уязвимой. Не хотел бы этого говорить, но на Олимпе про тебя говорят «слишком заинтересованная». Копаешься в сорняках вместе со смертными. Это портит твою репутацию. Искажает твою объективность.

Ее кудри едва заметно подрагивают.

– Кто так говорит?

– Ну, ты знаешь, – Гефест пожимает плечами. – Народ.

– Гермес, – мрачно говорит она. – Я с ним еще поговорю.

Если это была его попытка завоевать ее симпатию, то она не сработала.

– Я всего лишь хочу сказать, – восклицает бог огня с комом в горле, – что если для того, чтобы любить, нужно быть сломленным – ты идеально подходишь. – Он сглатывает. – И тебе придется хорошенько поискать, чтобы найти более сломленного бога, чем я.

Она смотрит на него. Ее улыбка Моны Лизы ничего не выражает.

– Что скажешь, богиня? – спрашивает он. – Как насчет меня?

Она прижимает колени к себе и обхватывает их руками.

– Я скажу, что время пришло.

Гефест скребет свою косматую голову.

– Что ты только что сказала?

– А ты и не догадываешься, – ее голос начинает звенеть. – Долгие годы я пыталась заставить тебя предложить мне это. Предложить мне себя.

Он недоверчиво моргает.

– Как я страдала от этих ужасных встреч с твоим тупым, высокомерным братом, – она закатывает глаза. – Оттого, что приходилось соблазнительно позировать перед камерой Гермеса. Отвратительно.

Гефесту кажется, что комната начала вращаться.

Афродита растягивается у камина.

– Он такой скучный, – говорит она. – Я думала, что начну грызть свои ногти. А я бы никогда не стала грызть ногти.

– Ты… хотела… меня?

– Ты никогда не хотел меня, – жалуется Афродита. – Ты единственный бог, которому было наплевать. И Зевс прилепил меня к тебе, как почтовую марку. И ты согласился, потому что тебя обязали. Но ты никогда не выбирал меня. Ты! Единственный бог, у которого есть хоть капля мозга, и тот типичный представитель знаменитого олимпийского эго.

– Капля мозга? – кричит он.

– Но ты обиделся на меня, – кричит Афродита. – Я стала напоминанием о том, что ты – предмет олимпийской благотворительности. Ты был уверен, что я никогда не смогу тебя полюбить. Поэтому ты отгородился от меня.

– Как ты можешь такое говорить? – рычит бог огня. – Все, чего я хотел…

– Ты был готов жениться, – говорит богиня, – потому что Зевс тебя заставил. Но ты никогда не пытался меня узнать. – Она поддевает деревяшку в камине. – Ты знаешь, как много времени я потратила, чтобы ты узнал о нашей с Аресом интрижке и пришел в этот отель в нужный вечер? На подготовку этого суда у меня ушли месяцы.