Без срока давности - Нора Робертс

— У Блейк было время составить план и место, куда постепенно перевезти вещи. Поэтому, когда уезжала, она забрала с собой все, что еще осталось и могло понадобиться. В офисе будет то же самое. Наверняка прихватила электронику, чтобы не рисковать. Похоже, действовала не впопыхах и все продумала, а потому и ошибок не допустила.

— Если у нее есть еще один дом, мы его найдем.

Ева кивнула и продолжила обыск.

Пришел ордер на конфискацию электроники, хотя толку от него было мало.

Выйдя из здания, они пошли на юг, на углу свернули на запад.

— Парковка. Явно не из тех, которые станут хранить записи целую неделю. Но все равно проверим.

Сплошные тупики, подумала Ева и позвонила Пибоди.

В офисе тоже не оказалось ни электроники, ни документов.

— Отправляйтесь домой и поспите, — велела Ева. — Пусть Макнаб запустит поиск фургона Лидии Су. Попробуйте разные варианты имен — всех пяти. А также фамилии ее родственников. Заведите будильник, чтобы звенел на каждый результат, и если что — звоните.

— Не хочу изображать из себя мамочку, — сказал Рорк, обнимая Еву за плечи, — но здравый смысл подсказывает, что тебе нужно поспать.

— Мне нужно выпить кофе и как-то вырваться из тупика. Может, твоя система что-нибудь нашла, пока нас не было?

— Я проверял. Пока ничего. На некоторые поисковые запросы уходит больше времени, чем обычно.

Как раз времени у нее и нет. У Истердея тоже.

В вертолете Ева закрыла глаза. Если очистить сознание, может, что-нибудь и всплывет. Что-нибудь такое, что она не заметила или упустила…

Проснулась она, когда Рорк расстегнул ее ремень безопасности.

— Задремала немножко.

— Как бы тебе ни хотелось продолжить, организму нужен сон. Это касается и «сестер», — напомнил Рорк, обнимая ее за талию.

— Они могут работать посменно. Но ты прав: им тоже нужен сон, пища, общение.

Еве чудилось, будто она движется под водой. Она чувствовала, как подходит к двери, оказывается в тепле.

— Сегодня убивать Истердея не станут. И как до меня раньше не дошло? Ты прав. Хотели бы разделаться с ним по-быстрому, убили бы сразу и бросили тело в доме у Бетца. Истердей там, где ему следует быть, а им тоже нужно поспать, поговорить, заставить его заплатить сполна. Убить — несложно. А вот на расплату требуется время.

Рорк провел ее в лифт, потом сразу в спальню.

— Может, выпьешь успокоительного, чтобы я не волновался?

— Я не пила кофе уже несколько часов, поэтому и так достаточно спокойна. Мне нужно поспать, иначе придется принимать тонизирующее, а я не хочу тонизирующего. Посплю до пяти. Где кот?

— Подозреваю, что с Соммерсетом, поскольку нас не было. Хочешь, принесу его?

Ева хотела, как это ни глупо, однако не настолько, чтобы посылать за ним Рорка.

— Просто спросила.

Ева разделась, все еще ощущая себя под водой. Сколько же она на ногах? Никак не сообразить, да и не важно. Она поспит и встанет еще до рассвета. Другого выхода нет.

Ева нырнула в постель, готовая погрузиться в сон, но, как только закрыла глаза, в голове начала прокручиваться запись изнасилования, даже несмотря на близость Рорка.

— Стивенсон — Билли — не смог с этим жить, поэтому и покончил с собой.

— Успокойся. Выкинь все из головы.

— Постоянно вижу ее глаза, ужас во взгляде. — Ева легла на бок, прижалась лицом к его плечу. — Тот момент, когда ужас становится слишком велик и нужно спрятаться. Уйти в себя, уйти куда-нибудь. Знаю, каково это, когда ужас настолько силен, что больше невозможно выносить. Невозможно выносить боль, страх, понимание, что ты не в силах ничего изменить. А они просто… упивались ее ужасом. Именно этого им и хотелось, поэтому они продолжали ее насиловать, а потом находили других, чтобы вспомнить свою гнусную молодость. Все равно что встретить бывших однокурсников и заново пережить времена, когда царил на футбольном поле или на кампусе.

— Тут нет ни логики, ни здравого смысла, дорогая. Вообще ничего человеческого.

Рорк был такой теплый, такой надежный… Его рука гладила ее по спине, словно пытаясь отогнать мрачные мысли. Внутри у Евы все дрожало, к глазам подступали жгучие, бесполезные слезы.

Боже, боже… Нет, она не хочет снова раскисать.

Ева приподняла голову:

— Покажи мне. Напомни, что может быть по-другому. Что должно быть по-другому.

— Ты слишком устала, — прошептал Рорк.

— Будь моим успокоительным. — Она дотронулась губами до его губ. — А я буду твоим…

Она принадлежала ему, и это чудо всегда помогало осветить окружающую ее тьму.

Ева знала, каков этот плотский акт, когда за ним стоит насилие, жажда власти, физиологическая потребность, страсть или похоть. А еще она знала — знала благодаря Рорку, — каков тот же акт, когда за ним стоит любовь. Именно это ее и спасло.

Он был нежен с ней, а она с ним. Оба чувствовали, что нуждаются в нежности. Долгие, осторожные поцелуи, словно бальзам на раны, лекарство для потрепанных, кровоточащих душ.

Зыбкая усталость перешла в сонное счастье. Он отдавал, она отдавала, и вместе они обретали утешение.

Заботливые руки Рорка на ее коже, отогревающие холод, запрятанный так глубоко, что сама Ева никогда бы до него не добралась. Его губы без слов говорили, что она любима — она желанна.

Но были и слова, шепот на ирландском, словно мягкое прикосновение к больному месту.

Она отвечала тем же, зарываясь пальцами в его шелковистые волосы, скользя руками по сильным плечам. Дотронуться — просто дотронуться — до главного чуда в ее жизни.

Лежа в темноте в теплых и крепких объятиях Рорка, Ева чувствовала, как сонное счастье постепенно переходит в сонное возбуждение.

Наконец она расслабилась. Рорк сразу почувствовал, когда это произошло, когда мрачные мысли отступили, и в ее сердце, в сознании остались только они двое.

Когда Ева обвилась вокруг него, прося и отдавая, он тоже расслабился. Одна она, одно это мгновение. Одна любовь.

Одна любовь… Ее сердце пульсирует под губами Рорка, стройное тело ритмично двигается, сильные уверенные руки ласкают его. Ева всегда была и останется воином, но даже воину нужна забота.

Рорк вошел в нее — нежно, по-прежнему нежно — и заполнил собой, продолжая шептать те слова, что переполняли его сердце. Они двигались медленно, раскачиваясь на длинных, сладостных волнах. А когда эти волны разбились, то разбились с такой красотой и преданностью, которых ни он, ни она не знали ни с кем другим.

— Теперь сможешь уснуть?