Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

В многонациональных странах предмет подобной агрессии всегда рядом, всегда под рукой. Это, как правило, весьма малочисленное и уязвимое меньшинство, то есть живущие рядом инородцы, иноверцы, иноязычные. При безграничном господстве традиции невежества, полном отсутствии государственного мышления редко какая отечественная партия власти упускала свой шанс потешиться над очередной жертвой «народной нелюбви». При этом неважно, кто играл роль этой партии власти на том или ином отрезке истории: глава государства, правительство, церковь или некое общественное движение, объединение. Важно, что поведение власть предержащих неизменно разворачивалось по однотипному сценарию: невежественное население жаждало кого-то избить, а невежественная власть не могла устоять перед этой освященной веками нуждой народа.

Деспотизм и погромы — две стороны одной медали. Обе были востребованы населением Российской империи: деспотизм в качестве способа его взнуздания, а погромы в качестве поощрения его разнузданности. И то и другое, как правило, предмет вожделения со стороны людей, развращённых вековой традицией. На это обстоятельство обращал внимание всё тот же Наполеон: «Когда народ в государстве развращён, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически». Наибольшими виртуозами в этом деле на просторах Российской империи в XIX веке явили себя Николай I и Александр III. При всём различии исторического контекста, в котором протекала деятельность последних, их объединяло одно: это были сильные правители. Народ их любил и искренне оплакивал их кончину. Своими слезами люди как бы подтверждали, что со смертью этих сатрапов из жизни ушли глубокие знатоки их, народной, психологии.

Однако эти деспоты выглядят добрыми, интеллигентными и мягкими людьми по сравнению со злыми гениями ХХ века: Сталиным и Гитлером. И тот и другой были преступниками вселенского масштаба. Вероятно, к месту было бы заметить, что в глубине души оба диктатора симпатизировали друг другу, как бы признавая тем самым родство своих ущербных душ. Так, министр вооружений и военной промышленности нацистской Германии Альберт Шпеер (1905–1981) в воспоминаниях о фюрере отмечал: «Он говорил, бывало, то ли в шутку, то ли всерьез, что правильней всего было бы после победы над Россией доверить, разумеется, под германским верховенством управление страной Сталину, так как он лучше кого бы то ни было знает, как надо обращаться с русскими. Вообще, он, пожалуй, видел в Сталине своего коллегу». Сталин платил своему политическому визави той же монетой. Кто, как не вождь бесчинствующего большевизма, мог по достоинству оценить, в общем-то, своего ученика, вождя неиствующего нацизма? Так, рейхсминистр по делам восточных территорий Германии Альфред Розенберг (1893–1946) в своём дневнике оставил 5 октября 1939 г. следующую запись: «Р[иббентроп] в присутствии Лея рассказывал Д[арре] о своих московских впечатлениях: русские, по его словам, были очень милы, он чувствовал себя среди них как среди старых национал-социалистов… Впрочем, Сталин провозгласил здравицу не только в честь фюрера, но также и в честь Гиммлера как гаранта порядка в Германии. Г[иммлер] истребил коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину, а тот без всякой на то необходимости провозглашает здравицу в честь истребителя своих приверженцев. Великий человек, говорят Р [иббентроп] и вся эта клика».

Вскоре после этого весьма знаменательного тоста Сталин, руководствуясь соображениями солидарности между диктаторскими режимами, выдал на растерзание Гитлера в период с конца 1939 по июнь 1940 г. по некоторым данным около 60 тысяч немецких коммунистов и антифашистов, пребывавших на основе пролетарской солидарности в Советском Союзе. Иными словами, людей, которые, рискуя жизнью, бежали к своим единомышленникам в Советский Союз, коммунист N 1 передал из рук в руки их злейшему врагу — нацисту N 1. Немецкие коммунисты и антифашисты были принесены в жертву на алтарь дружбы между двумя диктаторами ХХ века точно так же, как в древнем мире приносили в дар восточным деспотам пленных рабов. Трагическую судьбу коммунистов Германии разделили коммунисты и других фашистских или полуфашистских стран, что собственно и стало причиной вынужденного пребывания этих людей на территории СССР.

В числе жертв сталинской репрессивной машины оказались члены компартии Австрии, Венгрии, Италии, Румынии, Болгарии, Югославии, Финляндии, Польши, Литвы, Чехословакии. По утверждению легендарного советского разведчика Льва Захаровича Треппера (1904–1982) количество этих жертв достигало восьмидесяти процентов от общего числа тех зарубежных коммунистов, которые имели неосторожность искать политическое убежище в СССР. Болгарские коммунисты, по наивности возлагавшие вину за чудовищные репрессии против своих единомышленников на главу НКВД СССР Николая Ивановича Ежова (1895–1940), даже пытались составить против него заговор. Но как писал Л.З. Треппер «болгарам не удалось убрать Ежова. Он же их перестрелял, как кроликов. Югославы, поляки, литовцы, чехи — все исчезли. В 1937 году кроме Вильгельма Пика и Вальтера Ульбрихта, не осталось ни одного из главных руководителей Коммунистической партии Германии. Репрессивное безумие не знало границ. Истребили корейскую секцию; погибли делегаты Индии; представителей Компартии Китая арестовали… Бывшие руководители Компартии Палестины, которых я знал всех без исключения, тоже погибли в ходе чисток». Об этом же писал и А.И. Солженицын: «Все многочисленные иностранные коммунисты, застрявшие в Советском Союзе, все крупные и мелкие коминтерновцы сподряд, без индивидуальных различий — обвинялись прежде всего в шпионстве».

Трагическими страницами из жизни этих несчастных пестрит книга Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут». Вот один из эпизодов их злоключений в Бутырской тюрьме образца 1937 г.: «Поворот ключа. Двери снова открываются, и в камеру входят 35 женщин. Их стайка гудит сдержанным разноязычным гулом. Они замечают меня и окружают плотным кольцом. Доброжелательные лица. Немецкие, французские и ломаные русские вопросы. Кто я? Когда взяли? Что нового на воле?

Отвечаю по-русски. Потом тоже спрашиваю:

— А вы кто, товарищи? Вижу, что иностранки, но какого типа — не пойму.

Стоящая впереди худенькая блондинка лет 28 протягивает мне руку.

— Сделаем знакомств… Грета Кестнер, член КПГ. А это моя… ви загт ман? Другиня? Нихт? А-а… По-друга. Клара. Она бежаль от Гитлера. Долго была гестапо.

Клара очень черная. Скорей похожа на итальянку, чем на немку. Она выжидательно смотрит на меня и кивком головы подтверждает слова Греты.

Еще одна высокая блондинка.

— Член Компартии Латвии, — без всякого акцента говорит она по-русски.

— Коммунисто итальяно…

Улыбающаяся китаянка, возраст которой трудно определить, обнимает меня за плечи и называет себя членом Компартии Китая.

— По-русски меня