Философия достоинства, свободы и прав человека - Александр Геннадьевич Мучник

понимал аппаратной тактики, считал, что революционер — это горлопан, пламенный оратор, трибун. Тут он был неподражаем: держал в напряжении толпы, и люди его слушали, но при этом кто-то должен быть Генеральным секретарем… и канцелярской работой заведовать… товарищ Сталин это очень правильно понял, и вся номенклатура четко себе уяснила… кто в доме главный… В общем, как только Сталин взял в свои руки кадровый вопрос, он стал вершителем номенклатурных судеб…».

Благодаря востребованности со стороны большевистской номенклатуры своих низкопробных качеств Сталин, бесспорно, вырос в крупного тирана, но при этом всегда оставался мелким негодяем. Л.Д. Троцкий, который, несомненно, изначально был крупным тираном, не смог опуститься до уровня мелкого негодяя, потому с позором и проиграл сражение за власть своему более подлому и изощрённому конкуренту.

Да, эти два роковых персонажа нашей истории были очень разными, в том числе и в личной жизни. Например, жена Сталина — Надежда Сергеевна Аллилуева (1901–1932) — в результате оскорблений со стороны мужа вынуждена была покончить жизнь самоубийством. А вот как подметил академик М.В. Попович: «Троцкий и в малых бытовых делах, и в великом был щедрым на самоотверженность и самопожертвование… Троцкий умер от руки сталинского убийцы достойно, найдя сердечные последние слова и для любимой жены, и для мирового пролетариата, которому, как был убеждён, он отдал свою жизнь». Сейчас, уже по истечении времени, становится очевидным, что в большевистской России люди, склонные к самоотверженности и самопожертвованию были обречены на гибель изначально. Другой вопрос, как бы повели они себя вновь, если бы могли предвидеть трагическое завершение истории своей жизни и тот фарс, которым завершилась история государства, ради строительства которого они пролили столько своей и чужой крови? Но этот риторический вопрос уже навсегда останется без ответа.

Если бы Сталин и Троцкий не были крупными тиранами, они продержались бы у власти не дольше, чем, например, любимец и теоретик большевистской партии Николай Иванович Бухарин (1888–1938), который, как известно, не был ни тираном, ни тем более негодяем. Именно по этой причине он был обречен погибнуть в этой стране и, естественно, погиб ранее других. В тех условиях важна была не фамилия деспота, а деспотический метод правления. Народ никогда не «простил» бы своему правителю отсутствие деспотизма. Всенародный плач после смерти Сталина, его портреты, которые и поныне красуются над толпой в дни иных официозных торжеств, в полной мере подтверждают эту версию нашей трагической истории. Такие режимы и их вожди — исключительно продукт национального производителя и естественное продолжение его способа производства своей истории.

Религия, форма правления, политический режим, а нередко и территориальное устройство государства в той или иной форме являются лишь внешним проявлением особенностей менталитета того или иного народа. По крайней мере, на взаимосвязь между национальным менталитетом и формой религиозных предпочтений обращал внимание ещё первый президент Чехословакии Томаш Гарриг Масарик (1850–1937), утверждая, что в католицизме проявляется характер и религия латинских народов, в протестантизме — германских, а в православии — славянских. Со временем эта гипотеза нашла и своё статистическое подтверждение. В частности, А.С. Кончаловский в своей статье «Русская ментальность и мировой цивилизационный процесс» привёл такие данные: «При сравнительной характеристике трех основных христианских конфессий в Европе, согласно индексу человеческого развития ООН (самая развитая страна — 1, самая отсталая — 162), показатели таковы:

протестантские страны — 9.2;

католические — 17.4;

православие — 62.6»

Иными словами, автор усмотрел прямую взаимосвязь между особенностями менталитета населения, его вероисповеданием и уровнем исторического (культурного, правового, экономического, политического и так далее) развития. И в этом смысле Сталин — такой же выбор российского народа, как Гитлер — немецкого, Бенито Муссолини (1883–1945) — итальянского, а Франциско Франко (1892 — 1975) — испанского. А посему сваливать все грехи прошлого только на эти персонажи, повсеместно выгораживая тех, кто их выбирал и боготворил, предпочитая всем остальным, — глубокое историческое заблуждение. Как отмечал Уинстон Черчилль, «если целая страна допустила, чтобы ею правил тиран, вину за это нельзя возлагать на одного лишь тирана». Поэтому в менталитете населения Российской империи относительно народов соответствующих европейских стран усматривается одна явная отличительная черта. Его самым неумолимым и беспощадным врагом была всё же не личность главы государства, даже если он и был тираном, а, прежде всего, собственный бесчеловечный, ориентированный на бесконечную гражданскую войну друг с другом, стереотип поведения. Потому-то так трудно и возразить поэту М.А. Волошину, который восклицал:

И в мире нет истории страшней,

Безумней, чем история России.

В жизни любого народа традиция играет роль путеводителя по истории. Каждый народ — носитель какого-либо неповторимого исторического стереотипа поведения, некоего коллективного опыта. В этом смысле народу нет необходимости с каждым поколением всё начинать сызнова. Для некоторых наций их исторический опыт вполне может именоваться коллективной мудростью. Но не может быть коллективной мудрости у совокупности невежественных индивидуумов.

Народ, лишенный культуры достоинства, обречен на самоистребление. Он неизменно сам себя поедает, подтачивает изнутри. Как заметил Н.К. Рерих, пароксизмы невежества прежде всего устремлены на самое высокое. «Невежеству, — утверждает наблюдательный писатель, — нужно что-то истребить. Нужно отрубить чью-то голову, хотя бы каменную, нужно вырезать дитя из утробы матери, нужно искоренить жизнь и оставить «место пусто». Вот идеал невежества». Именно это качество национального характера и привело крестьянскую державу к самой страшной трагедии за всю историю её народа: всё, что можно было истребить, было истреблено; всё, что можно было отрубить, было отрублено; всё, что можно было вырезать, было вырезано. Поэтому не приходится удивляться, что при таком многолетнем и упорном старании осталось «пустое место», которое после распада СССР стало заполняться пещерным национализмом, абсолютно беззастенчиво при этом провозглашаемым в качестве процесса «самоидентификации» нации.

Уже отмечалось, что в былые времена наиболее процветающими признавали те страны, которых благосклонная судьба наиболее щедро одарила богатой природой; ныне таковыми, бесспорно, признаются те державы, граждане которых равны в своем достоинстве и правах. Здесь не обойтись без одного принципиального замечания: если население страны не утруждает себя участием в созидании правового государства, оно напрасно будет дожидаться от последнего обеспечения такого равенства. Населению, которому всё равно, кто и каким способом принимает конституцию, каковы в стране форма правления и политический режим, избирательная и судебная системы, территориальное устройство и порядок формирования органов местного самоуправления, по сути, не остается ничего иного, как искать корни своих жизненных невзгод на межэтнической почве. Выход своей ущемлённости, подавленности и боли он находит на пути агрессии к своим малочисленным и менее