Хроника Страны Мечты. Снежные псы - Эдуард Веркин

— Ко мне!

Медведь не двигался.

— Получается… — прошептал Кипчак. — Давай, гони его. Гони!

— Пошел вон! — плюнул Гобзиков. — Вон отсюда!

Он даже подпрыгнул, даже взмахнул ножом. Медведь попятился. Другие, те, что заходили по периметру, тоже остановились и тоже принялись пятиться.

Гобзиков наступал. Он продолжал орать, вопить, пинать снег, размахивать кулаками, плеваться, ругаться и щелкать зубами.

Медведи пятились.

— Гадины! Я вам глаза выгрызу!

Гобзиков разъярился настолько, что даже попробовал побежать.

Медведь замер.

— Убью скотину!

Медведь поглядел чуть вверх, развернулся и, поджав куцый смешной хвост, коротким галопом поскакал прочь.

— Так! — Гобзиков снова подпрыгнул. — Так! Так!

Швырнул вдогонку нож… Конечно же, не попал.

Ему было хорошо. Он чувствовал себя большим, сильным и серьезным. Способным отвечать за себя и за свои поступки, способным подставить крепкое плечо, защитить. Настоящим.

— Круто, — сказал кто-то за спиной.

Гобзиков перестал прыгать.

Голос вроде знакомый. Но этого голоса не могло быть здесь. Вражеский голос…

Гобзиков резко обернулся и чуть не упал.

На снегу сидел дракон.

Самый настоящий, как из мультиков. Дракон перебирал лапами и юлил хвостом. Возле него стоял тот самый тип, который снял его с гагаринской ракеты, а потом стрелял из револьвера по медведям. В белом полушубке. Другого, того, кто выстрелил в Лару из арбалета, видно не было. Гобзиков отметил это и тут же забыл, потому что смотрел на дракона. И только на него.

Дракон был велик и прекрасен. Именно таким себе Гобзиков его и представлял. Быстрым, сильным и смертоносным, состоящим из острых углов, ломаных линий, сплетенным из блеска и ярости, отлитым из небесного света.

Гобзиков смотрел и понимал, что не зря так рвался в Страну Мечты.

Опасность, голод, мороз, снова опасность — все ерунда. Сюда стоило пробираться только ради того, чтобы увидеть дракона. Гобзиков забыл про Лару, забыл про Кипчака, забыл про все. Смотрел.

Стрелок перехватил взгляд, усмехнулся.

— Нравится?

Гобзиков кивнул.

— Его зовут Хорив.

При слове «Хорив» дракон повел ушами и фыркнул.

— Дракон… — наконец прошептал Гобзиков.

— Горын, — поправил стрелок. — Мы их так зовем.

— Он… он настоящий?

— Самый что ни на есть. Он настоящей нас. Птица войны.

Птица войны…

Но была в этом драконе какая-то маленькая несуразность, что-то смешное. Что именно, Гобзиков сразу не уловил, а только заметил. Деталь, из-за которой дракон, несмотря на весь грозный шипасто-зубастый антураж, выглядел мило. Как-то по-домашнему, как-то тепло.

У него были слишком большие лапы по отношению к остальному телу. Такие лапы бывают…

Гобзиков хихикнул. А потом стал смеяться. Потому что понял: перед ним щенок. Настоящий щенок. А почему и нет, собственно? Драконы ведь тоже не сразу большими получаются. Они растут, взрослеют и наверняка при взрослении проходят щенячью стадию.

Дракон щенячьего возраста. И почему-то белый.

Белый щенок.

В подтверждение догадки Гобзикова дракон попробовал почесать задней лапой бок, потерял равновесие и чуть не упал. А затем сразу принял слишком строгий, какой-то официальный вид и даже для острастки щелкнул зубами.

— Ну-ну, — строго глянул на него стрелок, — ведем себя нормально. Чего смеешься?

Гобзиков не смог ответить, все смеялся. Парень с револьверами оглядел себя и даже оглянулся. Увидел Кипчака. Кивнул ему.

Кипчак оловянно кивнул в ответ.

— Кипчак, дружочек, — как-то чересчур ласково сказал стрелок, — а к тебе у меня особый разговор.

Кипчак кивнул точно так же оловянно. Будто из глубины самого себя. Гобзиков даже подумал, что Кичак, несмотря на всю свою внутреннюю бешеную энергию, все-таки обморозился.

Стрелок укоризненно покачал головой и подошел к саням, на которых лежала Лара. Откинул дерюгу, долго смотрел Ларе в лицо. Ну дальше все по порядку: пощупал пульс, проверил дыхание, накрыл обратно.

Кипчак, кажется, немного оттаял и теперь глядел на стрелка с брызжущей восторженностью, открыв рот и опустив уши. Стрелок заметил и опять перешел на строгий тон:

— Кипчак, ты зачем мне памятники ставишь?

Кипчак не сумел ответить.

— Ладно, — махнул рукой стрелок, — потом с тобой разберусь.

Повернулся к Гобзикову:

— А ты вояка… Надо же, медведя чуть не загрыз голыми руками… или голыми зубами, не знаю, как лучше сказать…

— Да… — растерянно кивнул Гобзиков. — Да уж…

Он все смотрел на дракона. А дракон смотрел на него. И Гобзиков заметил, что у Хорива разные глаза. Один синий, другой зеленый.

— Разные… — прошептал он. — Разные…

— Нам не стоит тут задерживаться, — поглядел стрелок в сторону скрытого за тучей города, — погода может испортиться. Тогда будет сложно… Лучше нам лететь. Тебя как зовут-то, герой?

— Что? — Гобзиков с трудом оторвал взгляд от дракона.

— Зовут как?

— Гобзиков.

— Чего?

— Егор. Меня зовут Егор.

— Егор, — повторил стрелок. Легко поднял на руки Лару и направился к дракону. — Ты не стой, Егор, ты собирайся.

Белый полушубок остановился, поглядел на дракона:

— Хорив, просемафорь птеродактилям, будь другом…

Разноглазый дракон задрал голову, выпустил в небо огненную струю. Гобзиков почувствовал, что стало теплее, тоже задрал голову. Прямо над ним, раскинув остроуглые крылья, висели еще два дракона. Тоже белые.

А еще Гобзиков увидел, как Кипчак сидит на снегу и зачем-то дергает себя за уши. Но это уже краем глаза.

Вот какой я. Скромный герой запредельного мира, великий воин, лишенный жалости, лишенный страха…

Гобзиков что-то сказал, перебив мои мысли. Я не услышал.

— Что?

— Лара не просыпается. — Гобзиков поглядел в сторону Лары, лежащей под пледом на сдвинутых седлах.

— Проснется, — успокоил я. — Снотворное мощное, им кого хочешь можно усыпить, хоть бронтозавра.

— Может, нашатырем попробовать, а?

— У тебя есть нашатырь?