Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд

Условия, в которых трудились дети, ужасали. Травмы при работе с машинами были делом повсеместным, и существует немало зафиксированных случаев отрезанных пальцев или раздробленных конечностей. Мужчина, проработавший на хлопкопрядильной фабрике двадцать лет, так рассказывал о своем опыте: «Меня всего искорежило; колени начали гнуться в обратную сторону, когда мне было 15; вы видите, какие они теперь». Он принадлежал к тем, кого Энгельс называл «толпой калек». Потолки на фабриках были низкие, окна – узкие, при этом большую часть времени их держали закрытыми. В отсутствие вентиляции широко распространялись эпидемические заболевания, а «фабричная лихорадка»[196] была впервые зафиксирована в 1784 году. Еда зачастую была скудной и несвежей, а основу рациона составляли овсянка и черный хлеб. Некоторым детям приходилось рыться на свалках или сражаться со свиньями, чтобы добыть себе пропитание.

В таких условиях основным требованием к рабочим являлась дисциплина. Ничего предосудительного не было в том, чтобы ударить кнутом, палкой или кулаком сонного или слишком медлительного ребенка; если кто-то пытался сбежать, его заковывали в кандалы. За серьезные проступки ребенка могли подвесить в клетке или корзине к потолку. Некоторые надзиратели бесспорно имели садистские наклонности и получали особое наслаждение, причиняя детям боль. В Манчестере одну фабрику называли «Врата ада».

В любом случае дети были крайне полезны. Как правило, они были послушны и не жаловались. Да и кому они могли жаловаться? Они были проворными, подвижными и достаточно миниатюрными, чтобы при необходимости залезть внутрь оборудования. Некоторые машины конструировали с таким расчетом, что на них будут работать именно дети; у прядильной машины «Дженни» имелось горизонтальное колесо, управляться с которым лучше всего могли дети в возрасте от девяти до двенадцати лет. В своих воспоминаниях современник Сэмюэл Шредер рассказывает, как «маленький мальчик доводит листы металла в раскаленной печи докрасна. Другой мальчик отправляет их под штамповочный пресс, один за другим. Третий достает их и специальной щеткой, пропитанной маслом, в перерывах смазывает верхнюю пресс-форму. Все это происходит довольно быстро».

Детский труд стоил чрезвычайно дешево, многие работали за еду и кров. Дети начинали работать в возрасте четырех или пяти лет. Например, в булавочники брали с пяти лет; считалось, что попасть на булавочную мануфактуру – это все равно что поступить в подготовительную школу. Джедедайя Стратт из Белпера, обращаясь к комитету в палате общин, утверждал, что он готов брать детей с семи лет, однако предпочитал тех, кто постарше – лет одиннадцати или двенадцати. Разумеется, дети на фабриках были наименее привилегированной и защищенной социальной группой в XVIII веке.

Известны случаи, когда мужчина получал работу только при условии, что он отправил на фабрику своих детей. Так возникали целые семьи рабочих. Работа была гарантирована всем – мужу, жене и детям. Считалось, что чисто теоретически так у родителей больше возможностей следить за детьми, при этом их совместные доходы были выше среднего.

Нельзя сбрасывать со счетов естественное свойство человека преувеличивать некоторые факты, и, разумеется, ужасы работных домов коснулись не всех детей. Действительно, большинство содержалось в жутких условиях, однако были и те, кто счастливо избежал этой участи. Некоторые просвещенные работодатели, например Аркрайты и Олдноу, старались смягчить жизненные тяготы детей: создавались школы и специальные «дома подмастерьев»; мальчикам и девочкам (нарочно разделенным по половому признаку) иногда разрешалось вместе играть в полях. Однако это придавало лишь внешний лоск их незавидной участи. Роберт Оуэн в книге «Новый взгляд на общество» (A New View of Society; 1813) объясняет, что Дэвид Дейл, построивший хлопчатобумажные фабрики в Нью-Ланарке, особое внимание уделял здоровью, чистоте и питанию детей. Сообщалось, что «их комнаты весьма просторны, всегда убраны и хорошо проветрены; еды в избытке». Тем не менее дети трудились с шести утра до семи вечера круглый год. Современники отмечали, что «многие из них превратились в гномов – телом и умом, некоторые были сильно изуродованы». В результате стало понятно, что благие намерения Дэвида Дейла «в конечном счете были никчемными».

Еще одним движущим фактором промышленной революции наряду с детьми были женщины. Они отличались кротостью и проворством и обходились работодателю дешевле мужчин. Женщинам требовалось проявлять находчивость в мире, где приходилось трудиться наравне с машинами, а также зарабатывать на жизнь, трудясь оружейниками, кузнецами, булавочниками или трубочистами. Путешествуя по северу страны в 1741 году, Уильям Хаттон не без иронии заметил, что на некоторых фабриках он наблюдал «женщин без верхнего платья и в не слишком обременительном нижнем туалете, работавших молотом со всей грацией, присущей их полу. Красоту их лица скрывала сажа от наковальни…».

В этих словах есть намек на сексуальную распущенность, которую современники часто называли в числе пороков индустриализации. Один из сторонников реформирования мануфактур, экономист Майкл Сэдлер отмечал: «Я ни разу не слышал, чтобы кто-то отрицал тот факт, что многие фабрики, по крайней мере те, в которых приветствуется работа по ночам… хоть чем-то отличались от борделей». Комиссия по трудоустройству детей (Children’s Employment Commission), основанная через несколько лет, в 1842 году, сообщала, что на заводах и фабриках существовала «безнравственная практика, широко распространенная среди обоих полов уже с момента возникновения фабричной системы». Некоторые женщины на производстве жаловались, что мужчины частенько прикладывались к бутылке и использовали другие стимуляторы, чтобы хоть как-то справляться с усталостью – в условиях жары и монотонной работы последствия были неизбежны. Эпоха индустриализации провоцировала беспорядочные половые связи.

Как правило, женщин нанимали для выполнения тонкой методичной работы, например для росписи керамики или полировки поверхностей перед лакированием. Считалось, что им чуждо мужское поведение и присуща большая сговорчивость в вопросах режима труда и заработной платы. В сущности, молодые женщины на фабриках и заводах являлись большинством. Женщины составляли костяк текстильной промышленности и, как правило, нанимались на работу в тех отраслях, где приветствовались технические инновации. Относительно новую рабочую силу в лице женщин было проще эксплуатировать, обходя при этом традиционные правила и нормы труда.

Описывая ранние этапы индустриализации, мы упустили из виду важную группу людей – собственно самих промышленников. На рассвете индустриализации эти люди были одновременно авантюристами, предпринимателями, продавцами, управленцами и, по возможности, изобретателями. Некоторые из них были галантерейщиками или лавочниками и принадлежали к среднему классу, который уже тогда стремился обрести голос. Среди них встречались и подмастерья, готовые спекулировать на своем мастерстве. Впрочем, не всем им приходилось прокладывать себе дорогу, опираясь лишь на собственные силы: некоторые из наиболее успешных промышленников относились к потомственным представителям того или иного ремесла, у которых перед глазами был опыт отцов или даже дедов. Однако встречались и сыновья фермеров, йоменов, джентльменов и врачей. Они получали образование в диссентерских академиях, технических или частных школах, специализировавшихся на математике и геометрии, посещали лекции, которые организовывали научные общества по соседству. К тому же в то время в изобилии была техническая литература – от брошюр и справочников до энциклопедий.