Око Озириса - Ричард Остин Фримен

– Да, будто бы так; кроме того, Джульет уверена в этом.

– Кто такой Уолтер?

– Боже, как кто? Уолтер Хорнби, мой племянник. Я думала, вы в курсе.

– Вы помните, когда впервые увидели пальцеграф? В какой ситуации?

– О, весьма отчетливо. Мы ждали к обеду гостей из семейства Колли – нет, не дорсетширских Колли, хотя они тоже исключительно милые люди, как и другие Колли, с которыми мы, правда, не дружим, то есть вообще незнакомы. Так вот, отобедав, мы слегка заскучали, поскольку Джульет, моя племянница, в тот день порезала палец и не могла играть на рояле, как обычно, разве что левой рукой. Моя дорогая девочка, конечно, отказалась, сославшись на уважительную причину, а из Колли никто не увлекается музыкой. Нет, забыла: Адольф Колли немного трубит на тромбоне, но он не взял его с собой. Мы разговаривали, не зная, чем еще заняться, когда пришел Уолтер. Он был в отличном настроении, принес пальцеграф и снял у всех, в том числе у себя, отпечатки пальцев. Гости оживились, правда, Матильда, старшая дочь Колли, слегка обиделась, что узор ее пальца вышел каким-то смазанным. Она сказала, что Рубен толкнул ее под локоть, но, по-моему, это просто кокетство…

– Отлично, миссис Хорнби, – похвалил Энсти. – Вы ясно помните, что ваш племянник Уолтер именно в тот раз, при гостях, дал вам пальцеграф?

– Да-да, это случилось при Колли, только я забыла уточнить, что Уолтер вообще-то племянник моего мужа…

– Мы поняли. Вы уверены, что Уолтер, а не кто-то другой, снимал отпечатки пальцев?

– Господи, конечно! Я пока еще не выжила из ума.

– И вы подтверждаете, что до того самого случая ни разу в жизни не видели пальцеграф?

– Естественно. Откуда бы он взялся? Раньше его никто не приносил.

– Вы одалживали его кому-нибудь? Или он все время находился у вас?

– Ой, я однажды заметила кое-что подозрительное, но упаси меня Бог кого-то обвинять: никаких доказательств у меня нет, просто это несколько странно. Видите ли, красная книжечка постоянно лежала в ящике моего комода рядом с мешочком, где я хранила носовые платки, то есть они и до сих пор там. Один раз я впопыхах забыла взять их в дорогу и вспомнила лишь в кэбе, пришлось задержаться…

– Вы держали пальцеграф в ящике вместе с носовыми платками?

– Ну да, а что тут такого? Мистер Хорнби был в Брайтоне и написал мне, чтобы я на недельку приехала навестить его вместе с Джульет, то есть с мисс Гибсон. Мы уложили вещи и только приготовились отправиться в путь, как я спохватилась: «А где же платки?» Джульет вызвалась помочь мне и сходить за мешочком. Я крикнула ей: «Принеси заодно и книжечку с отпечатками, пригодится для развлечения в дождливый день». Джульет вскоре возвратилась с платками и сообщила, что пальцеграфа в ящике нет. Куда бы ему подеваться? Кому нужно обшаривать мой комод? Я так удивилась, что не поленилась пойти в комнату, и, представьте себе, ящик оказался пустым. Тогда, в суете, пальцеграф быстро вылетел у меня из головы. Когда мы вернулись из Брайтона, так вышло, что я опять попросила Джульет убрать мешочек с платочками в комод. Моя племянница прибежала взволнованная и сказала: «Тетя, пальцеграф по-прежнему в ящике. Получается, кто-то посторонний в наше отсутствие бывает в доме и копается в вещах?» Я очень расстроилась, пошла к себе, выдвинула ящик комода и обомлела: красная книжечка лежала ровно там, где и раньше. Кто-то, видимо, тайком пробравшись в помещение, сначала выкрал пальцеграф, а пока нас не было, подсунул его обратно.

– Кто имеет доступ к вашему комоду?

– Все живущие в доме: ящики не запираются. Мы с Джульет решили, что безобразничает кто-то из слуг.

– Кто оставался в доме, когда вы уехали в Брайтон?

– Двое наших с мужем племянников, но никто из них даже не входил в мою комнату, мы спрашивали. Да и зачем им мой комод? Что там особенного?

– Благодарю вас, – завершил допрос Энсти, и миссис Хорнби, изменив угол наклона своей шляпки, уже собралась сойти со свидетельского места, когда поднялся сэр Гектор и устремил на даму устрашающий взор.

– Вы произнесли некую фразу, – заговорил он, – насчет общества покровительства умалишенным. С какой целью, позвольте осведомиться?

– Ни с какой, по ошибке, я думала о другом.

– Вот именно, о другом. Вы сверялись с бумагой, которую держали в руках.

– Я не сверялась с ней, а лишь смотрела на нее. Да, у меня случайно оказалась петиция общества покровительства умалишенным. Но ко мне она не имеет отношения: я не принадлежу ни к этому, ни к какому-либо иному обществу и пока не тронулась умом.

– Этот документ вы ошибочно приняли за другой, заранее заготовленный, верно?

– Э… да, я приняла его за памятку с кое-какими заметками, которые предварительно набросала, чтоб не растеряться в ответственный момент.

– О каких заметках идет речь?

– О вопросах, которые мне могли задать.

– Ответы на данные вопросы тоже были загодя написаны?

– Конечно, какая же польза от вопросов без ответов?

– Вам задали вопросы, еще до начала процесса зафиксированные на бумаге, оказавшейся у вас?

– По крайней мере, некоторые из них.

– Вы ответили так, как было написано?

– Нет, я не думала, то есть я уверена, что нет, ибо…

– Вот как? Вы даже не думали? В самом деле, зачем думать, если кто-то другой уже постарался за вас. – Сэр Гектор Трамплер обвел присяжных суровым взглядом и грозно добавил: – Признавайтесь суду, кто заблаговременно составил вопросы и ваши ответы на них?

– Мой племянник Уолтер Хорнби. Он просто хотел помочь мне, чтобы…

– Нас сейчас не интересуют его цели. Ответьте, кто конкретно проинструктировал его написать вопросы и ответы?

– Никто. Это полностью инициатива Уолтера; видя, как я переживаю, мой племянник позаботился обо мне, но доктор Джервис забрал у меня ту бумагу и посоветовал полагаться только на свою память.

Столь неожиданный ответ застиг сэра Гектора врасплох, и он с раздраженным видом уселся на место.

– А где та бумага, на которой записаны вопросы и ответы? – спросил судья.

Предвосхищая этот момент, я заранее отдал ее Торндайку и по выразительному взгляду, который он адресовал мне, понял, что от моего коллеги не укрылось ничто, в том числе своеобразие почерка Уолтера Хорнби. Похоже, в деле намечался кардинальный перелом, поскольку Торндайк передал мне записку, развернув которую, я прочел: «X = У. Х.»

Энсти протянул судье листок с вопросами и ответами, а я посмотрел на Уолтера и заметил, что он густо покраснел, хотя изо всех сил старался казаться спокойным и беспечным. Взгляд, который он метнул на свою тетушку, наверное, убил бы ее, будь такое возможно.

– Это та самая бумага? – уточнил судья, передавая свидетельнице помятый листок.