Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева

Противоположности сходятся. Брак Струйских был тому подтверждением. Супруги любили друг друга. Александра Петровна родила мужу 18 детей, из которых восемь выжили. До последних дней Николай Еремеевич продолжал сочинять стихотворные признания своей суженой:

Конечно, живя в богатом имении Рузаевка, в доме-дворце, построенном по чертежам В. И. Баженова, окруженный толпой детей и супругой, выполнявшей его малейшие желания, Николай Еремеевич давно не плакал и не страдал. Но положение обязывало. Взялся писать «еротоиды», изволь покорять сердце любимой вздохами и слезами. Струйского отказывались печатать в столичных журналах, он сам издавал свои книги в роскошных переплетах и на дорогой бумаге, а потом дарил всем проезжающим. Благодаря этому его страсть к Сапфире обрела общероссийскую известность.

Сидеть на двух стульях Струйскому было нелегко. Но, как мы уже говорили, весь русский XVIII век в каком-то смысле сидел на двух стульях и находил это удобным. Попытка соединить несоединимое, чтобы достигнуть идеала, видна и в семейной жизни. Суть куртуазной любви — вечная погоня за предметом. Суть любви супружеской — само обладание. Русская культура, традиционно привыкшая ко второму варианту отношений, склонна не предвкушать, а вкушать любовь. Но как растянуть мимолетное на годы? В рыцарских романах этому помогают частые разлуки и страдания разъединенных пар, для которых каждая новая встреча как первая. В сниженной, повседневной жизни вечное воспроизводство влюбленности достигается сменой предметов страсти. Россия, как часто случается, придумала нечто новое — куртуазную любовь в браке. Неожиданный гибрид, примиривший многих сторонников «просвещенных» отношений с необходимостью иметь семью.

В сословном обществе не могли не возникать ситуации, когда представители разных социальных слоев оказывались настолько захвачены любовным влечением, что вступали в брак, перешагнув через предрассудки. Мезальянс в России второй половины XVIII столетия нельзя назвать частым, но из ряда вон выходящим он тоже не являлся. Конечно, дворянское общество решительно осуждало подобные вольности. Особенно категоричны бывали дамы. Рассуждая о равенстве, адмирал П. В. Чичагов замечал: «Вопреки всем усилиям остроумнейших водевилистов ввести в моду неравные браки, на них постоянно смотрят как на нестерпимое неприличие. Женится ли человек известного круга на актрисе или на женщине ниже своего сословия, как бы она ни была хороша собой, воспитана, добродетельна, умна и безукоризненного поведения, ее никогда не примут в то общество, к которому принадлежит ее муж. Женщины, к какому бы званию они ни принадлежали, с величайшим отвращением избегают соприкосновения с женщинами, которых почитают ниже себя»[465].

Адмирал несколько сгущал краски. Русским дамам приходилось терпеть в своем кругу и купеческих дочек, вышедших за представителей лучших фамилий, и иностранок отнюдь не благородного происхождения, которых молодые офицеры, обучавшиеся за границей, привозили с собой. Если мужчина-дворянин женился на неровне, это еще было полбеды. Браком он поднимал женщину до своего уровня. Однако если оступалась дама, выйдя замуж за человека низкого происхождения, к ее проступку относились куда строже. Считалось, что она уронила себя в грязь, родные прекращали с ней всяческие сношения, и бедняжка как бы умирала для света.

Янькова вспоминала: «К чести моего времени скажу, что тогда подобные случаи бывали за редкость и неравные браки не бывали так часты, как теперь. Каждый жил в своем кругу, имел общение с людьми, равными себе по рождению и по воспитанию, и не братался со встречным и поперечным». Далее мемуаристка приводит печальную историю одной из своих родственниц: «Третья жена дядюшки Ростислава Евграфовича, урожденная княжна Гагарина, Александра Ивановна, была прекрасная собой. Оставшись после мужа молодой вдовой, она влюбилась в учителя своих падчериц — из духовного звания и сделала непростительную глупость: вышла за него замуж. Он был человек очень грубый, и она дорого поплатилась за свое увлечение: муж ее запер почти безвыходно дома, и она грустно дожила свой век взаперти, удаленная от своих родных, которые, разумеется, осуждали ее за безрассудство и к ней не езжали, а к ним ее муж не пускал, и так она умерла, забытая ото всех, претерпевшая от грубого семинариста самое жестокое обращение, потому что он был и скуп, и, говорят, бедную жену свою нередко бивал. Домишко их был в Георгиевском переулке, близ Спиридоновки — маленький, деревянный, в три окна, и ворота всегда на запоре. Бывало, едешь мимо, посмотришь и подумаешь: каково это бедной Александре Ивановне после довольства и изобилия, после житья в палатах и в кругу знатных родных и друзей томиться в такой лачуге? Да, вот что значит, как поддашься влечению безрассудной страсти!»[466]

Без одобрения родня встречала также и браки титулованных аристократок с представителями среднего дворянства. Однако если дама оказывалась достаточно решительной, она поступала так, как считала нужным. Примером тому служит второй брак княгини Прасковьи Юрьевны Гагариной, свояченицы героини предыдущего сюжета. «При жизни первого супруга по положению и богатству Прасковья Юрьевна принадлежала к высшему кругу петербургского общества, — писала о ней Сабанеева. — В молодости она бывала при дворе императрицы Екатерины… После смерти первого супруга княгиня Гагарина осталась вдовою с большой семьей на руках и с крупным, но расстроенным состоянием… Тогда на пути ее жизни встретился человек, который принял в ней и в ее делах большое участие: это был Петр Алексеевич Кологривов. Он помог распутать какой-то процесс по имению покойного князя Гагарина, затем несколько лет спустя сделался вторым супругом княгини Прасковьи Юрьевны… Старшие дочери ее были тогда уже замужем и неблагосклонно смотрели на отчима; несмотря на это между супругами Кологривовыми была полнейшая гармония»[467].

Совсем иначе дело обстояло, когда мужчина высокого происхождения женился на женщине ниже себя. Если за ней давалось большое приданое, на мезальянс закрывали глаза и родные, и дворянское общество, и императрица. Так дочери богатых купцов и промышленников попадали в аристократическое окружение. Напомним, дочерью поволжского купца Сурмина была мать княгини Е. Р. Дашковой. В елизаветинскую эпоху, тихомолком поминая происхождение самой государыни, на подобные союзы смотрели весьма просто. Но и в дальнейшем преград им не ставили. Так, статс-секретарь Екатерины II, публицист, писатель и философ Г. В. Козицкий женился в 1773 году на дочери уральского горнозаводчика Ивана Мясникова — Екатерине. Ее отец, унаследовав громадное состояние заводчиков братьев Твердышевых, оставил каждой из четырех дочерей по два завода и по 19 тысяч крепостных, что сделало их завидными невестами. Несмотря на незнатное происхождение, девушки составили приличные партии с представителями родов Бекетовых, Пашковых, Дурасовых, а через браки детей осколки Мясниковского богатства достались родам Бибиковых, Балашовых, князей Долгоруких, Белосельских, Васильчиковых, Трубецких, графов Левашовых, Толстых, Закревских, Лаваль. Сама Екатерина Ивановна Козицкая, благодаря уму и врожденному такту, сумела добиться положения в свете. Рано овдовев, она дала дочерям хорошее образование и удачно выдала их замуж. Княгиня Белосельская и графиня Лаваль играли в высшем обществе конца XVIII — начала XIX века заметную роль, их мать держала открытый дом в Петербурге. Вращаясь в дипломатических салонах своих родственников, французского эмигранта графа Лаваля и австрийского посла графа Лебцельтерна, старушка Козицкая бойко вела беседы с дипломатами, прибегая к помощи внучек-переводчиц. Сама она разговаривала только по-русски и называла себя дочерью «простого мужика»[468].