Картель правосудия - Фридрих Незнанский

Шура присвистнул и почесал затылок:

– Этого никто точно сказать не может. Количество «папских» медалей весьма ограниченно. Так что можешь быть уверен, что таких вот, как эта, во всем мире еще найдется штук двадцать максимум. То есть это пять веков назад их было двадцать! А сколько дожили до нашего времени? Есть, конечно, где-то точные цифры; я думаю, не больше двух третей сохранилось.

– И можно выяснить, где они?

– Как два пальца об асфальт. Их ведь получали самые достойные, то есть приближенные к папе особы. Это все равно что узнать, кто получил Нобелевскую премию в том или ином году.

– Да я не это имею в виду! – Турецкий начал терять терпение. Меня не интересует, кто владел ими пятьсот лет назад! Я хочу знать, у кого они есть сейчас!

– Так я тебе об этом и говорю. Они были наперечет тогда и тем более сейчас. Кстати! – спохватился Боровик. – А у тебя она откуда взялась?!

Через пятьдесят минут Турецкий уже знал, что памятная медаль с профилем папы Пия II в нашей стране пребывает в единственном числе. Долгое время она лежала в запасниках Пушкинского музея изобразительных искусств, пока в 1965 году не была подарена одному из секретарей ЦК в связи с его пятидесятилетием. Через два года его «ушли» на пенсию, а еще через четыре экс-секретарь умер. Но «папская» медаль послужила началом блестящей коллекции, которую впоследствии собрал его сын. Впрочем, это было лишь хобби, в реальной жизни коллекционер также двинулся было по партийной линии и даже в более крутые времена удержался на плаву. Ныне он занимал пост министра юстиции.

Муровская справка по запросу Турецкого гласила следующее:

«27 февраля 1997 года, почти ровно год назад, „папская“ медаль мистическим образом пропала из его коллекции, о чем он несколько дней спустя заявил в Московский уголовный розыск, что и зафиксировано соответствующими документами. Тем не менее никаких следов взлома или кражи в квартире министра юстиции обнаружено не было. Была проведена оперативно-розыскная работа, направленная на большинство московских частных галерей и коллекционеров, которая никаких результатов не принесла. И в настоящий момент по-прежнему нет ни малейших следов медали и ни малейшей информации, которая бы могла пролить свет на ее загадочное исчезновение».

Значит, 27 февраля девяносто седьмого пропала медаль. И 18 февраля умерла Лариса Масленникова. За девять дней до пропажи этой медали, принадлежащей министру юстиции, соседу Ивана Уткина. Сам по себе тот факт, что Уткин спрятал медаль в дневник, ничего не доказывает, но кое-что подсказывает. То ли Уткин спер медаль у своего соседа, то ли тот сам потерял, будучи через девять дней после смерти Масленниковой дома у Уткина. Хотя нет, что же он ее все время с собой таскал? Как-то странно. Ну, да это теперь неважно, каким образом покойный Иван Сергеевич завладел «папской» медалью. Главное, что ни разу в своих записях за последний год он не упоминал имен людей своего ранга, очевидно, что он их боялся, и лишь таким изощренным способом рискнул указать в дневнике своего врага. «Сущность моего дневника многого стоит…»

Несмотря на санкцию, которую молниеносно выдал побледневший Меркулов, арестовать министра юстиции не удалось. Как только в 7.15 утра группа спецназа десантировалась в Завидове и приблизилась к его даче на расстояние в тридцать метров, из дома открыли огонь. Турецкий был удивлен. Он не рассчитывал на явку министра с повинной, но все же стрельба из окон на старости лет – это слишком. Но еще больше он удивился, когда с помощью специальной телеаппаратуры были сделаны снимки, на которых минюст оказался отчетливо виден, – связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту он лежал на диване, в то время как некто неизвестный, лицо которого вышло не в фокусе, довольно лихо держал круговую оборону. Итак, минюст находился в плену. Но у кого?! «Может, это Лозинский, – мелькнула безумная мысль. – Никуда не полетел и теперь взял минюста в заложники?!»

На следующий день средства массовой информации, не знавшие истинной подоплеки дела и того, что все уже закончилось, за неимением фактов запоздало вели нескончаемую полемику между собой:

«Известия»: «Супруга министра обратилась к террористу через громкоговоритель».

«Коммерсант дэйли»: «Террорист открывает огонь при малейшем приближении!»

Радиостанция «Эхо Москвы»: «Основным предметом беспокойства, естественно, стала судьба заложника».

«Московский комсомолец»: «Даже не судьба, а идентификация его личности! Никто не может понять кто и кого взял в заложники?!»

«Общая газета»: «Но до сих пор не выдвинуты никакие требования!»

Только на телеканал НТВ вездесущая программа «Сегодня» отреагировала слишком оперативно и в тот же день: «Поскольку главным объектом опасений является сохранение жизни заложника, спецназ МВД оставил планы прямой атаки и приступил к длительной осаде. Предпринимаются самые отчаянные попытки узнать судьбу заложника, но террорист отказывается от любого контакта. Внимание телезрителей! Для всех, кто обладает какой-либо ценной информацией, возможно, неизвестной официальным органам, или планами спасения заложника, открывается прямая линия ФСБ со следующими телефонами…»

На срочное совещание с оставшимися на ногах руководителями группы «Пантера» приехал директор ФСБ.

– Значит, так, – вздохнул он. – В стенах этих дач вмонтированы подслушивающие устройства и с помощью них…

– Что, во всех правительственных дачах?! – не выдержал Турецкий.

Глава ведомства госбезопасности благоразумно промолчал.

– Да это же «Уотергейт»! – простонал Школьников.

– Заткнитесь, майор. Ничего подобного, это не «Уотергейт».

– Вот как?! – Школьников настойчиво нарушал субординацию. – И чем же это отличается от «Уотергейта»?!

– «Уотергейт» был в США.

После столь конструктивного обмена мнениями директор внес следующее предложение:

– Есть такой вариант… Провести анализ мочи.

– Какой мочи?! – простонал Школьников.

– Да не твоей. Мочи из дачи, чтобы определить, жив ли министр. Мне звонил Президент, он очень обеспокоен этим делом.

Турецкий переглянулся со Школьниковым и промолчал. В носу, как водится, засвербило.

В конце концов, почему бы не проверить мочу? Но к коллектору подобраться так и не удалось.

К этому времени милицию и ФСБ телезрители уже достали предложениями, как попасть в дом, не нанеся вред заложнику, среди которых были достаточно экстравагантные, например, снять крышу с дачи при помощи вертолета. Или подсыпать в водопровод снотворное.

Ночью, чтобы лишить террориста сна, на полную мощь транслировались завывания сирен, грохот поезда, шум моторов, крики… Но все – безрезультатно.

Были насыпаны брустверы. Каждые три часа прибывали пожарные машины, которые через сверхизолированные шланги запускали в дом слезоточивый газ. А также дым и потоки воды. И только на второй день, когда все средства убеждения и психологического давления исчерпались, было принято решение о штурме. Рано утром подогнали мощный кран, который стал разрушать верхний этаж с помощью массивной чугунной «бабы». Штурмовой отряд, получивший приказ не использовать огнестрельное оружие, ворвался в дом. Один спецназовец был ранен остатками строительного мусора, падавшего с верхнего этажа. Под ними же оказался заживо погребен заложник, министр юстиции Российской Федерации. Когда тело министра наконец извлекли, признаков жизни он уже не подавал. Кроме министра из-под обломков достали полузадохшегося ангорского кота.