Седьмой ключ - Елена Ткач

— Эник, мальчик! — повернулся Малхаз к помощнику. — Подгони поближе машину. Вот так хорошо. Фары не выключай. Теперь видно?

— Да. Вода нужна — рану промыть. Принесите инструмент, — командовал Сергей, расстегивая рубашку на раненом.

Все, началась работа. Он — профессионал. Он был главным теперь.

— Ну что? — наклонился к нему Малхаз, в его голосе был испуг. — Опасно?

— Отойдите, мешаете! — кинул через плечо Сергей. — Конечно, опасно — он ранен тяжело, легкое пробито. Хорошо хоть, что навылет. Что вы там копаетесь? — крикнул он, оборачиваясь.

Через поляну к ним уже бежал Эник с чемоданчиком, какие бывают у врачей скорой помощи — там был набор необходимых медикаментов, перевязочный материал, обезболивающее…

Обрабатывая рану, Сергей подумал: хорошо, что он работал в приемном отделении. К ним в больницу потоком везли раненых — сплошные огнестрельные, словно Москва превратилась в поле боя… Он наблюдал за действиями хирургов, иногда сам помогал, если специалистов не хватало. Так что основы хирургии, заложенные в институте, не угасли в памяти, да и пальцы у него, по словам коллег, были чуткие, что и требуется для хирурга!

Еще он подумал, что врача повсюду из-под земли достанут — ну откуда могли узнать в здешней глуши, что он врач? А ведь узнали же… Кто-то направил бандитов на восемьдесят седьмой участок. Знакомясь с людьми, Крымов никогда не говорил о своей специальности психотерапевта, всегда отделывался общими словами: мол, врач, работаю в Боткинской… Вот и нарвался.

Молнии безумствовали, мрак рассекали белые вспышки, поляна теперь и впрямь превратилась в подобие театральной декорации, мерцающей в пляшущем неестественном свете. Похоже, близилась кульминация.

«Да-а-а, — подумал, усмехнувшись, Сережа. — Вот и развязка! Немая сцена… Вот только поклонов не будет. И цветов не дадут — а жаль! Люблю цветы. Вере б отнес… Ха-ха-ха…»

Он засмеялся про себя, голова его затряслась от этого неслышного смеха, и Малхаз недоуменно посмотрел на врача: мол, что это с ним… Может, того… кончается?

Малхаз приблизился, склонился над Сергеем, — тот уже заканчивал перевязку, и тронул его за плечо. Сергей обернулся. Вспышка молнии осветила его лицо.

Малхаз сдавленно охнул. Отшатнулся. Наткнулся ногой на валявшееся бревно, споткнулся и, чертыхнувшись, рухнул на землю.

Теперь он был на земле, а тот, кто скорчился над телом раненого, выпрямился во весь рост. Сделал шаг, другой, медленно переставляя ноги. Он надвигался на упавшего как призрак, как статуя Командора, как неумолимый рок! А тот, точно загипнотизированный, не мог пошевелиться, не мог отвести глаз… Во взгляде застыл смертный ужас.

Минутой раньше, думая о скорой развязке, Сергей удивлялся своему спокойствию. Он не сомневался: как только закончит с раненым, его тут же убьют. Но страха не было. И не потому, что сам недавно смерти хотел — нет, это умерло в нем, будто упала в сознании невидимая стена, отделившая попытку самоубийства от течения жизни, защищавшая память от пережитого: лезвие ножа — боль — хруст перерезанной кожи и сухожилий… Нет, он не боялся смерти — он боялся другого. Знал: того, кто хоть раз в жизни почувствовал в себе монстра, ничто другое не напугает…

И едва он подумал об этом — о том, что внутри, как в коконе, скрывается нечто, стремясь прорваться наружу, — понял: что-то в нем изменилось. Точно кто-то засмеялся внутри, радуясь близкой свободе. Он поднял голову: медленно, тяжело, точно пытаясь сопротивляться подступавшей чудовищной метаморфозе… Перед ним во тьме леса горели глаза. Глаза дьявола! Он узнал его. Он был с ним знаком. И подчинялся ему. И тот, кто прятался у него внутри, был плотью от плоти этих глаз…

И подчиняясь немому приказу, он распрямился и встал.

… И когда Малхаз увидел того, кто только что был Сергеем, он только тоненько взвизгнул, заслоняясь рукой, и не успел выхватить лежащий за поясом пистолет…

Ветка с Алешей тихонько толкнули незапертую калитку участка, где обитал Машкин папа. Его в саду не видать — значит, в доме. Ступеньки, терраса, приоткрытая дверь…

Кровь, целая лужа крови!

Ветка завизжала, в ужасе отшатнувшись назад. Алеша быстро привлек подругу к себе, пряча ее лицо у себя на груди.

— Пойдем отсюда.

— К-куда? — она вся дрожала.

— Смотри-ка, и здесь тоненький кровяной след… — Он наклонился над крыльцом, пошел по дорожке, всматриваясь в почти незаметную полоску крови, тянувшуюся из дома.

Они остановились под яблоней, где возле примятой травы виднелась кровяная лужица. Видно, тот, кто пролил здесь свою кровь, лежал здесь… И довольно долго.

— Ага, дальше крови нигде не видать. И тела не видно… Что же такое?

— Ох, ради Бога, пойдем отсюда! Не могу больше. Я хочу домой. В Москву хочу… Доконало меня это все. Поедем, Алешенька! Как только мама твоя из больницы выйдем — уедем… А?! — умоляла Ветка.

— Ладно, подумаем. Ника, никогда не поверю, что ты можешь бросить все так, на полдороге, и сбежать, не поняв, что тут случилось и как. Где дядя Сережа? Да мало ли… Тут же все тайной пропитано!

— Я тебе говорю — с меня довольно! — она прижалась к нему, вцепившись в руку повыше локтя. Ей показалось, что все эти ужасы могут отнять у нее того, о ком она так мечтала, кого ждала в ночной темноте, лежа без сна… Того, кто был теперь рядом с ней.

— Хорошо мы это обсудим, — сказал он, как самому показалось, солидным тоном, но вышло довольно смешно: голос сорвался, и Алеша, что называется, «дал петуха»! Сиплый писк увенчал его коронную фразу.

— Ну что? Куда мы теперь?

— Понятия не имею, — он справился с голосом и стоял, в растерянности озираясь по сторонам.

— Может, домой? Наши, небось, думают, что мы утонули…

— Погоди. Мне одна вещь никак покоя не дает!

— Какая-такая?

— Слова Антонины Петровны. Помнишь, она все прислушивалась к чему-то, за окошко глядела… Говорила: молния наверняка угодила в чей-то дом. А потом губы скривились, — он попытался изобразить то скорбное выражение, которое появилось на лице бабушки, — и сказала: «Спета песенка!»

— Ну и что? Ты думаешь, это она о дяде Сереже?

— Что ты! Она его, наверное, и не встречала ни разу…

— Тогда о ком?

— Вот это-то я и хочу… Знаешь, давай-ка быстренько сбегаем к твоему бывшему домику. А, давай?

— Слушай, я уж набегалась! И вообще… — она зябко поежилась, — не хочу я туда. По крайней мере сегодня! Понимаешь, не хочу!

— Только на одну минуточку. Всего на одну! Ну, Ника, пожалуйста… Я чувствую — нет, я просто уверен, что там…

— Что?

— А вот давай поглядим. Это недолго. Заглянем на берег пруда — и сразу домой!