Флердоранж - аромат траура - Татьяна Степанова

— Пожалуйста, я прошу вас… я умоляю… я разберусь. Я все улажу, все претензии… никто не собирается никого гробить. Завтра же соберем расширенное совещание менеджмента в офисе, пригласим представителя банка, будем решать, — Кустанаева нервно жестикулировала. Она на глазах теряла все — и лоск, и привлекательность, и уверенность, и последние остатки самообладания.

— Ладно, мужики, баста, давайте расходитесь по рабочим местам. Работа не ждет. Только-только распогодилось немного, а к вечеру опять прогноз плохой… Давайте, давайте, перерыв обеденный давно кончился, — повысил голос Павловский.

— Да, да, я прошу, возвращайтесь на работу, — произнесла Кустанаева. Ее довольно жалко прозвучавшая просьба словно пробудила Полину ото сна. Девушка медленно спустилась по ступенькам.

— А ты не приказывай тут, — тихо, с ненавистью сказала она Кустанаевой. — Чего ты тут раскомандовалась? Ты тут теперь никто.

— Полина?! — голос Кустанаевой дрогнул. — Ты что?

— А то, что пошла вон отсюда. Забирай свои вонючие тряпки, и чтоб через пять минут духу твоего не было в моем доме. — Полина в бешенстве топнула босой ногой. — Что, оглохла, что ли? Пошла в ж..!

Катя ожидала чего угодно — слез, истерики, даже нового покушения на самоубийство — чего угодно в такой день, но только не этого. Полудетский фальцет, сорвавшийся на визг. Бледная, злобная, осунувшаяся Полина была похожа сейчас на яростного фокстерьера, кидающегося на загнанную издыхающую лисицу. Даже рабочие опешили от неожиданности и смущенно настороженно смолкли.

Лиса Кустанаева закрыла лицо руками и, пошатываясь, пошла в дом. Катя ждала, что Павловский бросится за ней. Но он и бровью не повел.

— Ребята, ладно, хватит митинговать, пошли отсюда, — громко сказал Туманов хриплым голосом.

Рабочие молча поплелись к выходу.

— Завтра старший агроном в Москву обещался ехать к Хвощеву Антон Анатольичу, — буркнул кто-то. — А с этими что теперь говорить? Эх…

Туманов и участковый Трубников уводили делегацию, точно опытные пастухи стадо. Заурчали моторы грузовиков. Машины за воротами начали разъезжаться. Полина осталась одна посреди пустого двора. Она медленно, неуверенно приблизилась к Павловскому. И вдруг на глазах у Кати и Колосова с судорожным рыданием бросилась ему на шею. Он обнял ее и повел в беседку, что-то успокаивающе шепча. Никита приводил взглядом эту пару. В машине он молча курил, сосредоточенно о чем-то думая, и на вопросы и восклицания Кати только рассеянно кивал.

Вечером Колосову позвонил Геннадий Обухов. Разыскал таки.

— Привет, я слыхал, в полку покойников веселенькое; пополнение. Нехорошо, ай-яй-яй… Что случилось-то, воин?

Никита сухо и коротко проинформировал коллегу.

— Крутой поворотец, — хмыкнул Обухов, — Ну, это впрочем, сугубо ваши дела. Я тебе совсем по-другому поводу звоню. Виделся я тут с нашей общей знакомой. И удивлен безмерно. Никита, что это еще за десять ножей в спину революции? Чего ты там ей наобещал?

— Зарубко не трогай. Она мне нужна как свидетель на суде, — сказал Колосов.

— Какой суд? Когда он будет? У вас уже третий мертвяк по счету и концов никаких. Суд у него… Ишь моду взяли, чужие источники мутить!

— Зарубко будет давать показания только в суде, — отрезал Никита, но тут же смягчился (жизнь и третий по счету покойник заставят быть дипломатом). — Ну я тебя прошу. Не будь живоглотом, Гена, она мне большую помощь оказала. И на кой она тебе сдалась, такие ли люди у тебя — орлы, а эта что? Тьфу, в масштабах вашей организации. Ну пожалей бедную девчонку.

— Бедную? У нее знаешь какая зарплата за это ее голое поповерчение? Наши с тобой сложить и в куб возвести — во какая. Всех жалеть — с работы выгонят. А работа у нас с тобой не волк, а второй дом. Ладно, твое счастье, что я все равно в отпуск ухожу. А то б я с тобой не так поговорил… После отпуска увидим, какой это будет суд, над кем, и будет ли он.

— Увидим. Едешь куда-нибудь? — совсем уже мирно спросил Никита.

— В Одессу, как всегда.

— Ну, счастливо расслабиться.

— Это с женой-то? — Обухов саркастически усмехнулся. — Не расстраивай меня лучше.

Его голос как-то чудно было слышать здесь, на тихом Татарском хуторе, в наползающих сумерках…

Никита решил заночевать у Брусникиной. И предвидел разные сложности. Смиренно проситься на ночлег после своего недавнего «несанкционированного вторжения» было как-то вроде не того… Но Вера Тихоновна, до глубины души потрясенная последними событиями, не то что не возражала, а, напротив, была чрезвычайна рада, сразу предав все былое забвению.

—Так ты тут хочешь остаться? А где же ты будешь спать тут? — без особого восторга встретила эту идею Катя. Тут и места нет.

— Как это чет места? Да целый дом! Я сейчас на террасе раскладушку поставлю, перину из чуланчика достану, постелю. Свежо, чисто, мягко. Спите на здоровье! — суетилась Брусникина.

Катя ничего не сказала на это. Она слишком устала для споров. По лицу Колосова было видно: он решил остаться здесь, а не ехать к Трубникову в Столбовку и не спать на стульях под шинелью в опорном пункте.

Из врожденной гордости он ничего не просил, но из сострадания его надо было все-таки накормить ужином. И Катя погнала сама себя хворостиной на кухню, захлопотала у старенькой брусникинской плиты на газовых баллонах.

Вера Тихоновна, наглотавшись валидола, рано ушла к себе и легла спать, слегка подбодренная присутствием в своем доме настоящего милиционера (Катю она все-таки в такой роли не воспринимала). И они остались на террасе вдвоем.

Никита умом понимал, что сейчас после третьего трупа в этом чертовом запутанном деле ему, как профессионалу и руководителю всей операции, следует и говорить с ней только о деле. НО говорить хотелось совсем о другом. И в голову лезло совсем иное.

— Я с ног валюсь, — пожаловалась Катя. — Знала бы, во, что ты меня втравишь, ни за что бы не поехала.

— Выпить хочешь? — спросил он.

— Даже не знаю. Никаких желаний нет. И дяденьки кровавые в глазах…

Он сходил к своей машине, стоявшей рядом с Катиной за забором. Достал из багажника бутылку водки. Но Катя при виде водки капризно скривила губы. И он выпил один два раза по сто граммов под жареную картошку с тушенкой. Потом Катя наскоро вымыла посуду во дворе. А он сидел на ступеньках крыльца, курил.

К вечеру как-то вдруг распогодилось. Солнце село в воды Славянки, а не в тучи. Над полями взошел месяц, и звезд на черном небе высыпало видимо-невидимо. Никита подумал, когда это он видел вот такие стремные звезды в последний раз? Лет сто назад, двести? В городе звезд просто нет — только реклама и фонари.

— Долго ты будешь сидеть? — недовольно спросила Катя.