Ангел Спартака - Андрей Валентинов

...Восстановление державы? Но Быку и Волчице не жить вдвоем, не жить вместе! Рим не погибнет, значит погибнем мы, не сегодня, так завтра. Как же быть?

Гаю Фламинию писать не стану. Не смогу. Пусть едет на Сицилию, напишу прямо туда. Ну почему Гай не желает, не хочет понять!..

«Случившееся случилось, мой Цезарь...»

Антифон

Память... Ей не всегда веришь, ее не всегда спросишь. Когда я уходила с Учителем, память спала. После, иногда через день, иногда через год, начинала просыпаться, и теперь я вижу все — четко, словно на пленке фирмы «Кодак». Учитель как-то пояснил, что и не пытался заставить меня забыть. Просто то, что я видела, было слишком странным, непонятным для меня-прежней, беглой рабыни, ставшей ангелом.

Теперь, когда я гляжу на Прошлое из своего страшного далека, из пропасти Сатурна-Времени, мы с моей Памятью вровень.

Все так, но ту ночь мне пришлось собирать из мелких осколков, склеивать, как разбитую вазу. Собрала? Склеила.

— ...Ссориться неразумно. Вы так не считаете, фрау Муцила?

Вначале слова, фразы, потом — вкус кофе, и лишь затем остальное. Вспомнила? Кажется, да. Кажется... Ночь перед отъездом из Рима, предрассветная тишина, я подхожу к двери...

Не было никакой ночи! Мы с Аяксом уехали еще до заката, ночевали в небольшой таберне уже далеко за городом. Я спешила, очень спешила! Но на осколке, которы никак не желает становиться на место, написано: «ночь». Ночь перед отъездом, которой не было, предрассветная тишина, неверный глухой сумрак, я подхожу к двери.

Почему я? Если бы постучали, подошел кто-нибудь из слуг Прима. Только в прихожей трое их на подстилках ночевали.

И все-таки я. Подхожу, дверь неслышно открывается, даже не заскрипев на шипах.

— Прошу, фрау Муцила!

Не удивляюсь, беру его под руку, перешагиваю порог, вдыхаю подзабытый сигаретный дым. Вместо наружной лестницы, ведущей на улицу, — освещенная неяркими светильниками таберна... кафе, совсем пустое, тихое. Покрытые белыми скатертями столики, пальма возле окна.

— Нам сюда.

Столик в углу, посреди — горящий светильник... Электрическая лампа под матовым стеклянным колпаком. Садимся, он улыбается, кладет на скатерть пачку сигарет.

— Битте! Прошу, фрау Муцила. Адаптация пройдет быстро!

Киваю я в ответ. Адаптация — в данном случае через «а». Понятно.

— Прежде чем вы придете в себя и удивитесь, поясню. В нашей работе есть маленькие приятные моменты. Это кафе — один из них. Здесь всегда один и тот же день, и стрелки часов проходят один и тот же путь — с десяти до одиннадцати. Этот час — моя награда. Я выбрал год окончания университета, тогда я каждый день забегал сюда по утрам. 1939-й, весна, как раз перед началом. Мой нулевой час.

Вновь киваю, не удивляюсь. Пока — все понятно. И знакомо. На том, кто сидит перед мной, — короткая черная туника с серебряными блестками... Черный мундир с рунами «зиг» в петлицах, на поясе — тяжелая кобура. Помню.

— Пива заказывать не стал, нам принесут кофе. Итак, Фрау... госпожа Муцила. Теория и практика власти свидетельствуют, что даже если руководители дружат, их подчиненные находятся в состоянии перманентной ссоры. Такое очень выгодно и полезно — для руководства. Но мне кажется, что ссориться неразумно. Вы так не считаете, фрау Муцила?

Весь разговор я так и не склеила. Может, и незачем. Он был долгим, очень долгим, словно нулевой час в пустом кафе равен вечности. Но главное — вспомнила. Или это мне только кажется главным?

* * *

— ...Ваш шеф действует очень изобретательно. Поднять братьев против Отца — якобы для проверки их лояльности. Гениально! В результате почти все скомпрометированы, а у него появилась собственная армия. Деваться-то штрафникам некуда! Осталось одно — приобрести Царство. Но вот тут-то начинается конфликт интересов. Мой хозяин не собирается уступать и миллиметра...

— ...Я всегда считал христианство мерзкой еврейской выдумкой, фрау Муцила, поэтому полностью поддерживаю вашего шефа. Его братец возомнил себя не только единственным Сыном Отца, но и Царем мира. Поэтому мы с вами союзники. До поры до времени, конечно.

— ...Наше предложение понятно и очевидно. Здешнее быдло боится моего хозяина. Запрещено молиться, приносить жертвы, даже поминать лишний раз. По сути — блокада. Отец богов, как здесь его называют, очень силен. Этруски, наше арийское племя, ассимилированы, потеряли память, забыли обычаи. Отдельные жертвоприношения ваши, к примеру, помогают лишь отчасти. Нужен прорыв. Если вы сможете склонить Спартака к тому, чтобы он поклонился моему хозяину, мы будем вам чрезвычайно благодарны. Рим, впрочем, тоже подходит, этот вариант даже перспективнее. Тогда мы сможем не прятаться, не конспирироваться. Помогите! Вам зачтется, поверьте. Очень серьезно зачтется!

— ...Река, кувшинки... Какая романтика, фрау Муцила. Мне больше нравится сравнение с десантной флотилией. Высаживаемся, наводим порядок, плывем дальше. Moжет когда-нибудь я вернусь в Будапешт и встречу русских чем-то получше, чем трофейная 76-миллиметровка. Мне обещали.

— Ваш шеф не слишком щедр. Сын Отца, стоящий за троном, как же! Люди для него — грязные обезьяны, хуже унтерменшев. Мы — щедрее. В баре «У Хэмфри» вы теперь можете не считать медяки. Для вас — вечный кредит. Мелочь — но позволит не торопиться с посадкой в автобус.

— В Риме наших союзников пока очень мало. Фактически двое: вы и еще некто, неизвестный даже мне. Но если вы поможете... Наверно, у вас тоже есть свое пустое кафе, своя весна, когда вы были счастливы — и вам еще не приходилось убивать.

— Рим? Да ничего особенно, фрау Муцила. Десяток каменюк из земли торчит, бордели мерзкие, антисанитария. Дыра, одним словом.

* * *

Кофе был горьким, я пила уже третью чашку, а нулевой час все не хотел кончаться, как не хотела кончаться ночь — ночь перед отъездом, которой не было. Плохо обожженная глина памяти трескалась, распадаясь на мелкие обломки, и только тень, такая же черная, как мундир с рунами «зиг» в петлицах, подступала все ближе, обдавала осенним холодом, дышала запахом мертвой листвы.

Мне не обещали Вечности, не манили спасением. Мне обещали нулевой час — мой нулевой час.

Ночь, которой не было...

* * *

Первых беглецов мы в Аквине встретили, от Рима, считай, почти в двух шагах. Знакомое зрелище: глаза круглые, лица белые, узлы с барахлом. И: «Спартак идет!» Шепотом.

Потом — Казик, совсем рядом. Толпа побольше, барахла поменьше. Видать, позднее с места снялись — и бежали быстрее. Снова: «Спартак идет!»

Вполголоса.

Переглянулись мы с Аяксом. Еще один фмуирт — триумф наизнанку. Только начинается, самое интересное впереди.

На что-то такое мы и рассчитывали, потому поехали не Аппиевой дорогой, а Латинской, той, что западнее. Не такая удобная, узкая, зато народа меньше. А то набегут доблестные квириты, тела и души свои квиритские от злых гладиаторов спасая, так даже в таберне придорожной места не найти.