Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис

Но мы сейчас находились в тихом эпицентре. В нашей палатке. Вокруг нас пульсировал праздник, но мы несколько часов провели внутри, целуясь, невидимые в центре своей собственной бури. Мы оставались на этом месте под деревьями у реки Колумбия в течение трех дней, трех восхитительных ночей, но у нас не было секса.

Река Колумбия разделяет штаты Орегон и Вашингтон, которые соединяются Мостом Богов. Когда-то давно здесь был природный переход, созданный мощным сходом камней, но этот необычный мост разрушила вода. Сейчас Мост Богов представляет собой искусственный арочный мост.

Мы с Дэшем перешли через Мост Богов, держась за руки. В обе стороны пролетали машины, и металлический мост все время трясло. Наконец я шла с Дэшем.

Мы прошли заставу, но нам не пришлось платить. На северном конце моста за деревянным фруктовым прилавком стоял темный мексиканец и махал нам.

Мы подошли.

«Вы пришли сюда от Мексики?» – спросил он.

Я вся засветилась. Мы ответили утвердительно.

Мужчина протянул мне плоский персик, затем такой же Дэшу.

Позже, в лесу, я сказала Дэшу: «Это был Ягодный Человек». Я сказала это уверенно, как будто такое утверждение объясняло нечто важное.

«Хотя и дал нам персики», – ответил Дэш.

Все выглядело ярче, когда я шла с Дэшем. Он нашел специальные джинсы, аккуратно свернутые и лежавшие на земле, на которых десятки путников расписались черным маркером. Он их померил. Он смотрелся восхитительно, будто сошел с обложки модного журнала. Невероятно безупречно. Я не смогла сдержать глупый смех.

Мы расписались на них черным маркером, свернули и положили на место.

В первую совместную ночь на тропе я поставила палатку, а Дэш установил печку и приготовил макароны с сыром. Четыре месяца я питалась главным образом брикетами с мюсли, сыром и шоколадом. Я не купила печку и до встречи с Дэшем ела только холодную пищу.

Мы сидели у темного озера, воздух был прохладным, наполненным запахом тающего тертого сыра. Он вытащил из рюкзака темно-синюю жилетку и накинул ее мне на плечи.

Он протянул мне свою ложку, полную макарон с сыром, и у меня остановилось сердце.

В ту первую совместную ночь на тропе, лежа в палатке в лесу, он говорил мне, какая я красивая, а я, без косметики, покрытая грязью, уютно устроилась в его объятиях, и мне было очень легко на душе. Я могла быть той, кем была.

Повстречав Дэша, я встревожилась, но совсем не так, как обычно бывало. Он хотел, чтобы я хотела его, я это хорошо чувствовала.

Мы продолжали идти вместе к Канаде. Каждую ночь я ставила палатку; он готовил горячую пищу. Он все хотел разделить со мной, хотел делать меня счастливой. Я выполняла одну работу, он другую; это происходило само собой. Я увидела, насколько сильно отличаются наши отношения от того, что было у меня с Ледяной Шапкой. С Дэшем мы были маленькой семьей. Если мы оба будем делать то, что должны, мы выживем.

Он стал каждую ночь зажигать ароматическую палочку в тамбуре палатки, это был наш маленький ритуал. Дэш возился с печкой, разжигал огонь, поджигал благовония на грязном полу тамбура, чтобы добавить аромат в наш тихий вечер. Огонь – не необходимость для выживания. Огонь – это теплый уют. Благодаря огню возникла культура.

Иногда, когда небо было ясным, мы устраивали стоянку по-ковбойски, прямо на земле, под звездами. В одну из таких ночей я крепко спала, как вдруг в ночной темноте по моему лицу пробежал бурундук и разбудил.

Я крикнула: «Дэш, – и села. – Черт, кто-то по мне пробежал».

Он не ответил. Он был тих, как сама тишина, а затем вдруг подпрыгнул и стал меня щекотать, его быстрые пальцы бегали по моему лицу и телу, не останавливаясь. Я смеялась. Он тоже смеялся. У счастливых людей есть все, и они отдают все.

Мы с Дэшем бежали по тропе – вниз в яму, прыжок вверх, как на велосипеде. Начал моросить теплый дождь, а затем со всего неба из ниоткуда обрушился настоящий водопад. Потом вновь заморосило, поднялся горячий туман.

Дугласовы пихты и розовые цветы шиповника зависли в пелене дождя. Корни выступали, как круглые дверные ручки. Я повернула одну, чтобы открыть землю. Я промокла. Тяжелый от дождя воздух был теплым, а всего через две недели он замерзнет, и на землю выпадут плоские снежинки мягкого снега, скроют дорогу и сотрут мой путь. Было 7 часов, лес погружался в сумерки, и мы пошли быстрее. К ровной площадке, к лагерю и сну.

В висящем тумане и тишине я ощутила на запястье, в большом пальце и в правой брови сильный пульс, кровь стучала как барабан. В штате Вашингтон наступил сентябрь. Медведи и белки ели чернику и орехи, нагуливая вес, как их учили, как они будут учить своих детей. Они начинали накапливать жир, когда дни становились короткими, а утро кусалось морозом. Большая белка быстро пробежала вверх по толстому стволу, ее щеки были набиты желудями – запасами на зиму для детенышей. Я подмигнула ей. Я шагала по скользким корням, сдерживала равновесие, мне было грустно. Я подумала о маме: она поддерживала меня, как могла, давала мне все, но этого было недостаточно.

Я не могу назвать то, что она не смогла мне дать, но сейчас, идя в тумане через густой зеленый лес, я чувствовала одиночество. У меня дергалась бровь. Мы резко остановились, чуть не врезавшись в людей.

Канадская пара, которую мы периодически встречали в городах и на тропе, возле их палатки в теплые вечера, остановилась и стояла. На вид им было года 22, оба были худые, высокие – из сельской Альберты. Похожи как двойняшки – мальчик и девочка. Оба поджарые, как ветки, и влюбленные. Они шли на юг, не в ту сторону, медленно. Девушка – я не могла вспомнить ее имя, а может быть, и не спрашивала – несла в тоненьких руках олененка. С глазами как темные фонарики. С тонкими ногами.

Я не могла отвести взгляд от его огромных глаз; это были глаза ребенка, но он болел и умирал. Меня это поразило. Он широко, но беззвучно раскрывал рот. Он казался существом из старой сказки братьев Гримм, в которой росли узловатые деревья с дуплами, а в них – гоблины, а ночь могла длиться полдня или всю жизнь. Было 12 сентября. Этот олененок родился слишком поздно.

«Мать бросила его», – сказала канадская девушка. Она была как кукла-марионетка, все ее тело состояло из длинных костей, она неустойчиво стояла на земле, ее руки, тонкие как палки, прижимали к телу олененка, от веса которого ее лопатки опустились. Острые кости девушки двигались и выпирали из кожи под неестественным углом, это был траурный танец костей под тяжелым грузом. Но олененок был жив. Он дрожал как трава на ветру. «Мы сидели и долго ждали, что она придет. У него идет кровь из копыта, у него заражение».

Она подняла его больное копытце. Оно распухло и было в два раза толще остальных трех, пушистое и розовое, из него вместе с бледной кровью сочился гной. Олененок дрожал. Канадская пара, стоя на коленях, несколько часов прождала мать олененка, отойдя от него на десять ярдов. Но она так и не вернулась. Они ждали еще, но это было безнадежно, и они забрали его.