Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина

знал, то умер, ничего не сказавши. Святыня же ж… на нее много охотников.

Киваю.

Верно. И про эту святыню в Москве должны были знать. И за нею как раз людей отправили, ибо не место святыням в богами забытом крае. И после-то, возвращая церковь роду, наверняка остались приглядывать. И те, кто вернулся, знали…

Запутано.

А потом, те, кто знал, умерли. Вот и вышло, как вышло.

- Я решил, что надобно стать, как они… те, кто принес Щит Господень…

- Все-таки щит?

- Крест, - чуть подумав, ответил дед. – Крест особый, отлитый из гвоздей, на которых кровь Спасителя…

Крест?

Почему бы и нет.

- Какой он?

- Не ведаю, - дед покачал головой. – Мой дед только и сказал, что, мол, крест это… особый… его берегли, да не уберегли. Что одними руками сложено, другими взято будет. Ну и ждать надо, дабы воссоединить разделенное. Но тут я уж ничего не понял.

А я вот поняла.

Стало быть, угадали мы, и я, и Лют.

Воссоединить.

Разделенное.

- Я решил, что если стану праведником, то и крест мне покажется. Что должен последовать примеру предков… а там и землю возродить. Как была. Чистая, светлая…

Наивный.

Надо же, а он и вправду верил. Но хоть понятно-то… святости норовил достичь. Идеала. И не только сам, но и окружающих пытался идеальными сделать. По своему усмотрению.

- Не нашел? – уточняю я.

Дед развел руками.

- Погоди… тогда как она… убила?

- Гвоздем, - дед сказал это спокойно. – Рака-то была. Драгоценная… как… драгоценности-то с нее содрали. Жемчуга там. Золото… после уж иные поставили, благодаря неравнодушным людям. Спалить еще пытались…

А она не сгорела.

Гвозди…

- Я его нашел, мальчишку этого. В лесу… он лежал. И гвоздь в груди… старый, ржавленый. Я и понял… понял… вытащил. А после уж стрельнул, чтобы…

Скрыть первое ранение.

- Отчего не рассказал?

- Как? Я виноват. Я в семье старшим был. А дочь не ублюл. Сын сбег. Теперь и жена-убийца…

Да уж. Ему проще, чтобы его самого убийцей считали.

- А где мой второй дядька, знаешь? – спохватываюсь вдруг.

И понимаю – да, ведает.

- Она… и его, - тихо произнес дед. – Когда он уйти захотел. Собирался. В сарае их отыскал… сидела, баюкала… и гвоздь в глазу… гвоздем его… я там и схоронил. В сарае.

Выживу – надо будет сказать дяде, чтоб поискал. А то ведь нехорошо…

- Гвозди где?

- Гвозди? – он смотрит на меня не понимающе, а потом вдруг приходит осознание. – Гвозди… гвозди…

И дед хохочет.

- Гвозди.

А после рассыпается туманом.

Ну да, гвозди… логично же. Если из гвоздя можно выковать крест, то почему бы из креста не сделать гвозди? И не вернуть их в раку, где крест хранился?

А раку припрятать.

Её ведь нашли. И заглянув, поняли, что содержимое утеряно. Точнее досталось кому-то другому… а оно вот как… гвозди.

Надо будет сказать.

Если выживу.

Глава 37

Глава 37

Кладбищенские лютики пахли. Тоже странно. Здесь запахов почти и не было, а те, которые имелись, казались слабыми, почти размытыми.

Но лютики пахли сладко.

Одуряюще.

И это не к добру. Кроме того, чем дальше я шла, тем отчетливей и тяжелей становился запах. Еще немного, и он превратиться в вонь.

Иду.

И туман поднимается. Серо-серый, почти белый. Как лепестки этих лютиков. И травы не видать. И ничего-то, кроме разве что…

Женщины с округлым лицом, расписанным морщинами. Это лицо я видела на многих иконах. Темные глаза. В них – усталость и смирение. А черные одежды, что крылья ворона… кто это?

Кто-то важный.

На моем пути иные не встречаются. Она выходит из тумана и идет навстречу. Лицо её меняется. Сперва исчезают морщины, после уходит усталость от взгляда, а там и чернота одежд выцветает. И уже не черный, но красный, с бусинами, будто гроздьями рябиновыми расшитый наряд. Золото на шее.

Золото на волосах.

- Княжна… - говорю, озвучивая свою догадку. – Сбежавшая.

Вздох.

И руки прижатые к сердцу.

Сколько ей было, когда её замуж выдали? Выглядит совсем девочкой, ребенком почти.

- Пятнадцать.

Здесь, в этом мире, мысли тоже слышны.

- Мне было пятнадцать. Но я была послушной дочерью. И когда отец объявил, что нашел мне мужа, я обрадовалась. Разве не радостно женщине найти свою судьбу?

Я промолчала.

Что-то… как-то… не радостно, если посмотреть с точки зрения всего, что было.

- Я жила надеждами. И мой отец, мои братья тоже радовались, ибо союз этот обещал многое. Мой муж был богат и славен. И град, им воздвигнутый, крепко стоял…

Только любви у него не нашлось.

Да и разве о ней речь? Когда браки заключаются ради выгоды. Такие вот…

- Он не был со мной груб. Напротив. Мне поднесли богатые дары. Дали рабов и слуг, чтобы исполняли они все мои желания. Но я видела, что не нужна ему.

- А потом рассказали о ведьме?

- Да, - она коснулась пальцами золотого ожерелья. – Ведьма была старой…

С точки зрения пятнадцатилетней девчонки, несомненно.

- Но он так на нее смотрел… и так говорил, если о ней… я как-то спросила. Я… я подумала, что, возможно, он мог бы взять её в дом. Ключницей. Мой отец так делал. А он разозлился. Впервые. И ругал…

- А тот, другой, не ругал?

Смущение.

- Я… не думала о таком. Он рассказывал. Про… веру. И Господа. Про… мужа и жену, про то, что одному мужу одна жена суждена. И ей тоже. Про…

Много про что, я думаю.

Правильные, причем, вещи рассказывал. Пока самих не коснулось.

- Про долг… но у меня не получалось. Понести. Мой муж… заходил ко мне, но, верно, ведьма его прокляла, чтобы не было у него других детей. И не получалось… никак!

А ребенок был нужен. Правильный ребенок от правильных родителей, которого можно было бы сделать наследником. И воспитать тоже правильно.

- Я… мы… не знаю, как получилось…

Пальцы взлетают ко рту, точно желая его запереть.

- Это… наваждение… верно… и мы… я…

- Согрешили?

Кивок.

- Ты забеременела.

Еще один кивок.

А что, вариант, если так, неплохой. Тесты ДНК еще не придумали, а в остальном… может, останься князь жив, и усомнился бы. Или нет. Или тоже закрыл бы глаза, сделав вид, что