Инжектором втиснутые сны - Джеймс Роберт Бейкер

«Милый, когда мы в ссоре, я поступаю плохо, я знаю». С отчаянным жадным взглядом она подходит к убогому пляжному павильону для танцев (реальное местечко в Оранжевом округе, только оно давно уже развалилось). Присматривается к Бобби, здесь он представляет собой воплощение невинности — голубая серферская рубашка «пендлтон», пушистые (а не сальные) светлые волосы, словом, полная противоположность мачо-байкеровской аморальности Фрэнка. Она протирается мимо Бобби, явно провоцируя его: зажав кончик языка между зубами и строя глазки. Обеспокоенный, он все же ведется и застенчиво приглашает ее потанцевать. «Я просто с ума схожу, милый, когда мы в ссоре с тобой». Они с Бобби покачиваются в медленном танце. Его восторженный взгляд слишком искренен, чтобы быть наигранным. А в ее взгляде — расчетливость, и она поглядывает на дверь. И Фрэнк не разочаровывает ее — он неожиданно врывается в павильон. И как только она видит его, убедившись, что он тоже ее заметил, она соблазняюще смотрит на Бобби и будто бы выдыхает: «Поцелуй меня». И он целует.

«Я ревность твою вызывала, милый. И как же глупа была эта игра». Фрэнк в ярости расшвыривает парочку. Бобби с трудом удается устоять на ногах. Фрэнк жестом показывает, мол, пойдем-ка выйдем. А снаружи поджидают Джимми и Билли, они играют злобных байкеров, дружков Фрэнка. Они наваливаются на Бобби сзади. Фрэнк вытаскивает блестящее лезвие. Камера переключается на глаза Шарлен. Завороженная ужасом, она смотрит, что будет дальше.

«Вот мертвый мальчик в своей машине, — горестно поет она, — и во всем виновата лишь я». Так и есть: мертвый Бобби на фоне рассвета, погибший не в аварии, на что все время намекал текст, а лежащий грудью на руле своей «импалы», уже окоченевший, под лучами утреннего солнца — точно такой, каким его обнаружат спустя пять лет, только в «шевроле».

«Мне остается лишь только рыдать, когда я вспоминаю о крови опять, — всхлипывает она — снова в своей спальне, слезы оставляют дорожки на ее щеках. — И слезы бегут по щекам моим быстрой рекой». Камера отъезжает назад, и мы видим, что на ее ноге, там, где обычно носят ножной браслет — наручник, и цепочка от него тянется к столбику кровати, покрытой розовым шелковым покрывалом. И вот входит Фрэнк в рубахе без рукавов, нависает над ней, поигрывая лоснящимися мускулами. Она выглядит обиженной и забитой, когда он наклоняется к ней. «И только одно хорошо, милый, когда мы в ссоре». Он грубо подтаскивает ее к себе, впивается ртом в ее губы. «То, как потом ты прижимаешь меня, ох, детка, так крепко». Но пока он целует ее, она вытаскивает опасную бритву из жестких волос. Жуткий наезд камеры на лицо орущего Фрэнка в момент, когда она режет его бритвой — конец фильма.

Это довольно сильно прочистило мне мозги, вышибив кое-какие блоки. Я обалдело сидел, пустая бутылка «метаксы» стояла у меня под ногами, по телику шли еще какие-то клипы. Я пытался вдолбить себе, что это все — фантазии Денниса, а она всего лишь играла роль, выдавала ему то, что он хотел. Что это всего лишь дурацкий рекламный клип, состряпанный за пару дней и вскоре позабытый. Что он ничего не значит.

Но во мне поселилось мерзкое болезненное чувство — словно опарыши в конфетнице в форме сердечка. Это не было абстрактной эмоцией. Скорее что-то вроде того, что чувствует какой-нибудь лох, когда его девчонка говорит ему, что ее изнасиловал недавно вышедший из тюрьмы черный, которому она «оказывала моральную поддержку». У меня и раньше время от времени возникало подобное чувство: что несмотря на весь мой опыт, чего-то из основных моментов в отношениях мужчин и женщин я не понимал, а может, просто был слишком хорошим мальчиком, чтобы замечать или осознавать такие моменты. Возможно, я слишком доверял словам и суждениям. Тогда как кретины и байкеры были намного ближе к истине.

Ее голос. Мазохистское рыдание со слезами в голосе, точно такое же, как в то утро, когда она села за пианино в этом доме, когда она пела «Hurt», а по ее щекам катились слезы. Она плакала по человеку, который столько раз бил ее, который запирал ее, как в тюрьме. Этот юный голосок был так похож на ее голос на кассете, той, про которую я сперва подумал, что это игра. А мог ли я с уверенностью сказать, что это не так? Может, это и вправду было слишком большой натяжкой — упираться в запись с той кассеты, в сценарий с изнасилованием и избиением как в документальное подтверждение только потому, что я понимал, насколько неоднозначной на самом деле была эта ключевая сцена?

Я не знал, что на самом деле случилось в октябре шестьдесят девятого. Не было никаких доказательств тому, что он избил ее тогда. Она могла потерять ребенка по любой другой, естественной причине. Возможно, ей не было нужды осквернять его святилище и открывать для себя потрясающую правду о Черил — потому что она могла знать об этом и раньше. Да неужели ему бы удалось скрывать от нее что-либо о Черил в течение целых пяти лет? Неужели она не знала об аварии, о погибшей в «стингрэе» девушке? Она сама говорила мне, что в первую ночь он сказал ей, как сильно она напоминает ему другую девушку. Может, позже она просто вытеснила из сознания эту ключевую фразу, отложила ее на потом? Она должна была знать о Черил, знать с самого начала. Она обязана была понимать, что именно делает Деннис, что он создает ее по образу Черил — и молча соглашаться с этим. Надеясь, что если она будет так себя держать, он полюбит ее так же сильно, как она любила его. И — да, он сделал ее звездой. Но пришло время — одновременно с концом «Stingrays» — когда она вынуждена была понять и признать, что он не любит ее и никогда не любил, что она напрасно принесла в жертву свою собственную индивидуальность. И вот тогда в ней родились невероятная горечь и бешеная злость. Но почему же после этого она осталась с ним?

Моя псевдодокументальность разваливалась на части. Если тогда, в шестьдесят девятом, не было избиения — то не было и сцены в госпитале, не было звонка Бобби с отчаянной просьбой о помощи. Тогда в чем было значение смерти Бобби, раз она утратила элемент «подозрительного совпадения», которую привнес в нее мой фальшивый фильм? Было ли это именно тем, чем казалось — обычным случайным передозом, никак не связанным с Шарлен? Действительно ли он умер в своей машине? Или передоз произошел в другом месте (как упорно утверждали слухи), а в машину его засунули уже потом — превратив клип шестьдесят пятого года в зловещее предсказание? Но насколько оно было зловещим; насколько точной была эта метафора? Или же его смерть была откровенным убийством, только вместо ножа в тело вонзили иглу? Или это было самоубийство (как в свое время считали многие фанаты), завершающее выражение его безответной любви к Шарлен? Конечно, даже те, кто так считал, никогда ни в чем не винили Шарлен. Не ее вина была в том, что он покончил с собой. Так ведь?

Я ревность твою вызывала, милый. И как же глупа была эта игра. Но может, именно в нее любили сыграть в семейке Контреллов? Если Бобби был первым болваном в этой игре — так, может, я был всего лишь последним из них? Откуда мне было знать, была ли правда в утверждениях Денниса, что Шарлен свойственно провоцировать мужчин? Блядь, да ведь и меня она именно провоцировала. Господи, да что же на самом деле-то происходило? Это что, была гнусная идиотская игра, в которую меня втянули? В этом было более чем достаточно здравого смысла. В конце концов, она же скучала. И не так уж много хорошего видела в жизни — в этом я был вполне уверен. Может, потому и клеилась ко всем подряд, и к молодому мускулистому мойщику бассейнов, и к газовщику, проверявшему счетчик; будем надеяться, что вот насчет ее жирного психиатра — это чушь собачья. Вот она и развлекается по мелочи, старательно убеждаясь, что Деннис обо всем этом знает. Потом поток болванов иссякает — мужественное кровавое жертвоприношение их импотентной любви — и у этой парочки наступает цепная реакция разрядки. ХЛЕСЬ! — его рука пролетает по ее издевательскому лицу. Тут же — Р-РАЗ! — ее ногти полосуют — а я ведь помнил отметину у него на лбу в тот день, в клубе «Виски». Так почему же я уперся в то, чтобы изобразить Шарлен как вечную беспомощную жертву, несчастную избиваемую жену, которая прячется по углам? Может, это все как раз фигня, поданная мне святой Шарлен? Ключевое слово было — «борьба». Как она там сказала после той драки на встрече выпускников? Что практика у нее была? Да, это уж точно, бьюсь об заклад. Жизнь в зрительном зале на Малибу: Шарлен «Скат»[457]против Денниса «Креветки». Да и рот у нее был на месте. Наверняка нескольких тщательно подобранных слов было достаточно, чтобы вогнать Денниса в неконтролируемую ярость. Была ли волна адреналина лучше, чем секс?