Берсерк - Ольга Григорьева

– Веди рабыню! – приказал я.

Лисица умоляюще вцепилась в мои руки:

– Не надо! Не надо, Волчонок! Потом… Пусть потом…

– Дура! – Я отшвырнул ее в сторону. – Потом будет поздно! Сегодня я удержал хирд лишь потому, что выглядел более сильным, чем был на самом деле. Завтра они поймут это! Тащи словенку!

Всхлипывая и кусая побелевшие губы, Лисица поднялась на ноги, убрала растрепанные волосы и трясущимися руками оправила одежду.

– Я приведу ее, – сказала Свейнхильд. – Желание дорогого гостя – честь для меня…

Воины вытащили меня из ямы и копьями погнали к дому Свейнхильд. Лисица стояла на пороге.

– Хаки выздоровел и теперь хочет говорить с тобой, – глядя куда-то поверх моей головы, сказала она.

Говорить?! Вряд ли кровожадный берсерк станет говорить со своей отравительницей. Нет, там за дверью меня ждет не разговор, а боль и унижения… Как Тюрка…

Я сжала кулаки и уняла предательскую дрожь. Нечего бояться. Какие бы издевательства ни придумал проклятый берсерк, рано или поздно боль сменится тишиной и покоем.

– Зачем? – хрипло спросила я.

Урманка пожала узкими плечами:

– Кто знает замыслы великого хевдинга? Большая честь просто выполнять его желания.

Я скривилась. Великий хевдинг… Как бы не так! Убийца —вот кто ее любимый Хаки!

– Так ты пойдешь добром или вести силой?

– Добром. – Я повернулась и затопала к той избе, где недавно харкал кровью ненавистный берсерк. Затекшие ноги спотыкались на каждой колдобине, но душа была легкой, будто наполненный воздухом рыбий пузырь. Даже мысль о старинном враге не вызывала в ней ненависти. Она устала ненавидеть. Да и жить-то, пожалуй, устала…

Хаки я увидела сразу, едва вошла. Опираясь на обнаженный меч, он стоял посреди пустой избы и смотрел на дверь. После болезни лицо викинга осунулось, зато стали заметны тени от длинных ресниц и тонкая, горестная складочка у губ. В слабых бликах пламени он походил на того божия посланника с крыльями, который был нарисован на деревянной картинке епископа Проппо. Даже глаза берсерка были такими же светлыми и сия– ющими…

Хаки поднял руку и махнул провожавшим меня людям. Те послушно вышли,

– Подойди ближе, – приказал он.

Я оглянулась, но позади никого не было. Значит, он звал меня… Но зачем? Ах да, меч… Он собирался сам казнить меня и теперь ждал, что я подойду и склоню голову! Но он ошибся. Мы умрем вместе!

Даже не готовясь к прыжку, я метнулась вперед. С лавок донеслось шуршание крыльев. Мары явились за добычей.

Хаки отклонился и толкнул меня в спину. Пол полетел навстречу, в нос ударил запах прелой соломы, а сзади зазвучал торжествующий голос моего врага.

– Эта попытка, – со смешком произнес он, – доказывает твою вину.

Я села и отерла лицо пучком соломы. Моя вина… Что этот получеловек мог знать о вине? Может, он думал, что я стану запираться или валить все на Тюрка? Может, глядя на меня своими дикими глазами, он ждал мольбы о прощении? Нет, пора ему выслушать правду! А потом пускай убивает – мне будет уже все равно…

Ручейки пота катились по моей спине, и руки дрожали, однако внутри страха не было, поэтому слова зазвучали громко и отчетливо, словно речь самого Прове[89], великого бога справедливости:

– Я поклялась убить тебя в тот день, когда ты зарубил мою мать! Ты уже не помнишь…

– Почему? Я все помню, – неожиданно перебил Хаки. – Помню тебя и твое село, но не понимаю твоей ненависти. Я – воин. Я убивал и буду убивать людей, потому что такова моя жизнь. Ваши воины делают то же самое. Али из Гардарики тоже убил мою мать, но зачем охотиться за ним или добиваться его смерти? Если богам будет угодно столкнуть нас как врагов – я рассчитаюсь с ним, если же они сведут нас за пиршественным столом, я буду рад такому другу. Нити Норн и без того запутаны, так стоит ли путать их еще больше?

Он замолчал, отвернулся и, опираясь на меч, как на посох, направился к лавкам. Он помнил?! Неужели Хаки не забыл те далекие годы и мое разоренное печище? А я? Не мог же он узнать меня?!

– Ты убила Трора, – опустившись на лавку, продолжал он. – Не пытайся оправдаться. Черный изуродовал твое лицо, а такое не простит ни одна женщина. К тому же твои оправдания не вернут мне друга и убитого тобой брата.

Пресветлые боги! Он говорил так, словно тоже мог чувствовать боль!

Возмущенная подобным притворством, я вскочила:

– Твои лживые речи тоже не вернут мне мать и дом!

– Верно, но разве они нужны тебе? Ты думаешь о том, что у тебя отобрали, но не желаешь понять, что получила. – Берсерк склонил голову к плечу, слегка отвел рукоять меча в сторону и, облокотившись на нее, принялся загибать пальцы: – Ты утратила родичей, но обрела свободу. Она обошлась тебе дорого, но за нее можно заплатить и больше. Я знаю это, потому что когда-то давно Орм тоже лишил меня родичей. У тебя сгорел дом, и ты осталась без крова, зато могла пойти куда захочешь и построить себе новый дом где захочешь. Мало кому выпадает такая удача, большинство людей навек прикованы к своему жалкому хозяйству и не уходят никуда дальше соседнего леса. А твое лицо… – Он усмехнулся: – Знаешь, как говорят финны? Они говорят: «Стадо красиво своей пестротой». Ты не такая, как остальные, разве этого мало? Теперь мне уже стало все равно, что он сделает. Он должен был замолчать!

– Ты убийца! – наконец выдохнула я. Его меч не шевельнулся. В костре потрескивал огонь, за дверьми сопели воины, но Хаки молчал. Его пальцы задумчиво гладили лезвие меча. Внезапно мне захотелось прикоснуться к ним и согласиться с его словами, но… Нельзя! На Хаки – кровь моей матери, и это единственное, о чем нужно помнить. Все остальное – притворство и ложь!

– Ты тоже убийца, – неожиданно заявил он.

– Что?!

Он поднял голову:

– Ты ведь тоже убивала.

Что он пытается доказать?! Зачем мучит?! Да, я убивала, но лишь для того, чтобы выжить самой.

– Разве тебе не доводилось нападать первой? – удивился он.

Даны… Мой первый бой – и пятеро данов… Коротышка с факелом… Мы напали на их мирную деревню… Хаки был прав.

– Нет! – чувствуя, как внутри рушится что-то позволившее пережить смерть Бьерна, заорала я. – Ты лжешь! Неправда!

– Ты не кричала бы так, если бы это было неправдой, – спокойно возразил он и неожиданно улыбнулся: – Смешно… Неужели все эти годы ты пыталась найти меня?

От ненависти и боли меня затрясло. Он смел улыбаться! Поймал меня на лжи и теперь чувствовал свое превосходство! Конечно, ведь ему не приходилось лгать, а все свои злые дела он считал необыкновенной доблестью! Небось даже хвастался ими на веселых пирушках!