Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи

— Ты мой враг, — сказал Йода.

— Да, сэр.

— Поэтому будем говорить как враг с врагом, — сказал он. Он открыл мою камеру и предложил присесть. Большую часть времени говорил Йода.

Он рассказывал о величии и могуществе Соединенных Штатов. «США то, США это, мы, американцы, такие и такие…» Я просто смотрел на него и слегка кивал. Регулярно я подтверждал, что внимательно слушаю его, говоря: «Да, сэр… Правда?.. О, а я не знал… Вы правы… Я знаю…» Во время наших бесед он незаметно пытался заставить меня признаться в преступлениях, которые я не совершал.

— Какую роль ты исполнял в теракте 11 сентября?

— Я не принимал участие в теракте 11 сентября.

— Ложь! — закричал он, как безумец.

Я понял, нет никакой пользы в том, чтобы доказывать свою невиновность, по крайней мере сейчас. Поэтому я сказал:

— Я занимался радио- и телекоммуникационным оборудованием в «Аль-Каиде».

Казалось, что ложь делала его счастливее.

— Какое у тебя было звание? — продолжил копать он.

— Я был лейтенантом.

— Я знаю, что ты был в США, — обманул он.

Об этом я точно не мог врать. Я мог туманно говорить, что сделал много всего в Афганистане, потому что американцы не могут подтвердить или опровергнуть это. Но американцы могут легко проверить, был ли я в их собственной стране.

— На самом деле я не был в США, — ответил я, хотя и был готов поменять свой ответ, если у меня не останется выбора.

— Ты был в Детройте, — язвительно ухмыльнулся он.

Я улыбнулся в ответ:

— Я не был там.

Хотя Йода и не поверил мне, он не стал настаивать на своем. Его интересовал длительный разговор со мной. В обмен на мои признания он начал давать больше еды и перестал кричать на меня. Тем временем, чтобы поддержать страх, остальные охранники кричали на меня и били в металлическую дверь моей камеры. Каждый раз, когда они делали это, мое сердце колотилось, хотя чем чаще они это делали, тем меньше я боялся.

— Почему ты трясешься? — спросил меня однажды Йода, забирая для разговора.

Когда он был на службе, я его одновременно и любил, и ненавидел. Я ненавидел то, как он допрашивает меня, но мне нравилось, что он дает мне больше еды и выдает новую одежду.

— Я не знаю, — ответил я.

— Я не причиню тебе вреда.

— Хорошо.

Потребовалось некоторое время, чтобы я согласился разговаривать с Йодой. Он начал давать мне уроки и заставил меня познать их на собственной шкуре. Уроки были поговорками и состояли из фраз, которые он хотел, чтобы я запомнил и применял в жизни. Я все еще помню эти уроки:

1) думай, прежде чем действовать;

2) не путай доброту и слабость;

3) всегда держи вопросы в голове, когда тебя о ком-то спрашивают.

Каждый раз, когда Йода считал, что я нарушил один из уроков, он выводил меня из камеры, разбрасывал мои вещи повсюду, а я должен был убрать все как можно быстрее. Мне никогда не удавалось расставить все по своим местам, но он заставлял меня делать это по несколько раз, после чего я чудесным образом возвращал все на место вовремя.

С каждым днем мои отношения с Йодой становились все лучше, как и с остальными охранниками, потому что они очень уважали его.

— К черту! Когда я смотрю на Подушку, я не думаю, что он террорист, я вижу, что это мой старый друг, и мне всегда нравится играть с ним, — сказал он другим охранникам.

Я немного расслабился и стал увереннее в себе. После этого охранники увидели во мне юморного парня и стали проводить со мной время, чтобы развлечься. Они заставляли меня чинить их DVD-проигрыватели и ноутбуки, а в обмен разрешали мне смотреть кино. У Йоды была не самая последняя модель компьютера, а когда коллега Йоды спросил меня, видел ли я его ПК, я ответил:

— Вы имеете в виду тот музейный экспонат?

Коллега Йоды рассмеялся:

— Лучше надейся, что он не слышал твоих слов.

— Не говорите ему!

Мы медленно, но верно становились сообществом и начали сплетничать о следователях и давать им прозвища. Тем временем девушка, пришедшая на замену Мэри, научила меня играть в шахматы. До тюрьмы я не мог отличить пешку от коня, да и вообще особо не увлекался играми. Но шахматы показались мне очень интересной игрой. Особенно мне понравилось, что даже заключенный имеет полный контроль над фигурами, который придает ему некоторую уверенность в себе. Когда я начал играть в шахматы, то играл очень агрессивно, чтобы высвободить свое раздражение, а это не очень хорошая тактика. Та девушка была моим первым учителем, она обыграла меня в моей самой первой игре в шахматы. Но следующая игра была за мной, и все остальные игры тоже. Шахматы — это игра тактики, искусства и математики. Она требует глубокого размышления, а удача никогда не помогает. Игра поощряет или наказывает вас за ваши действия.

Посовещавшись со своим боссом «капитаном Коллинзом», она оставила мне доску для шахмат, чтобы я мог играть против самого себя. Когда охранники заметили мою доску, они все захотели сыграть со мной, и в самом начале они все время выигрывали. Самым сильным среди охранников был Йода. Он научил меня контролировать центр. Более того, он принес мне несколько книг, которые очень помогли мне отточить навыки игры. У охранников не было ни единого шанса победить меня.

— Я не так учил тебя играть в шахматы! — со злостью сказал Йода, когда я выиграл.

— Что я должен делать?

— Ты должен выработать стратегию и организовать атаку! Вот почему чертовы арабы никогда не выигрывают.

— Почему нельзя просто играть фигурами на доске? — поинтересовался я.

— Шахматы — это не просто игра, — сказал он.

— Просто представьте, что играете против компьютера!

— По-твоему, я похож на компьютер?

— Нет.

В следующей игре я попытался разработать такую стратегию, чтобы позволить ему выиграть.

— Теперь ты понимаешь, как нужно играть в шахматы, — отметил он.

Я знал, что мастеру Йоде очень сложно признавать поражение, поэтому мне не нравилось играть с ним: мне было некомфортно, когда я пробовал использовать новые знания. Он убежден, что есть два типа людей: белые американцы и весь остальной мир. Белые американцы умны, и они лучше, чем кто-либо еще. Когда я пытался объяснить ему что-нибудь, говоря, например: «На вашем месте я бы» или «Если бы вы были на моем месте», — его это злило, и он говорил: «Не смей никогда сравнивать меня с собой или сравнивать любого американца с собой!» Меня это шокировало, но я сделал, как он сказал. В конце концов, мне не нужно было сравнивать себя с кем-то. Йода ненавидел остальной мир, особенно арабов, евреев, французов, кубинцев и других. Он хорошо отзывался только об Англии.