Отель "Гонолулу" - Пол Теру

Хаоле был счастлив. Он сел подальше, чтобы не напугать гостью, потом скатал узкую ковровую дорожку и попросил ее пройтись взад-вперед по деревянному полу, со всей силы топая каблуками. Он сидел в кресле, слегка шевеля губами, точно молился шепотом.

В тот день, провожая ее, он сказал:

— Я бы хотел купить тебе что-нибудь. Чего бы тебе хотелось?

— Я кое на что коплю деньги, — намекнула она.

Он перегнул пополам двадцатидолларовую бумажку и вложил ей в руку. То же самое он проделал и на следующий день (они смотрели «Смертельное оружие»), после того как снова держал на коленях ее ноги; и после того, как они опять сходили на пляж и в парк и ему было позволено подсадить ее на ветку дерева, охватив снизу за стопы; и после того, как они посидели тихонько в машине на шоссе в Танталус, любуясь огнями Гонолулу. Он не всегда давал ей двадцатку, иногда десять долларов или даже пять. Просил он ее только об одном:

— Всегда надевай эти туфли!

Подержанные туфли из комиссионного магазина! Она стеснялась их и готова была признаться, где их купила, но боялась, что ему это не понравится, ведь носить чужие туфли — своего рода мошенничество. Порой она мечтала, чтобы парень целовал ее губы, а не эту обувь, чтобы он гладил ее соски, как гладит застежки ее туфель. Она хотела притронуться к нему. Раньше она боялась, как бы он не потребовал от нее большего, но теперь ей самой было этого мало.

Он по-прежнему был ее тайным дружком, хотя тайны-то особой и не было, разве что он целовал ее туфли и снимал их на «Полароид», и однажды сказал ей: «Наступи мне на лицо», — но это так, в шутку, дело было в парке Капиолани, вокруг полно людей, дети запускали змеев, а в другой раз он «своим секретным способом» почистил туфли, вылизал их языком.

Ей этого было мало, и она подумала: если она доставит ему удовольствие, он отплатит ей тем же. Девочка собрала все деньги, полученные от ухажера, еще призаняла, даже украла малость у матери из кошелька и купила самую роскошную пару обуви, какую смогла найти в магазине, сдав свои прежние за десять долларов (они обошлись ей в двадцать пять баксов, но дело того стоило).

— «Маноло Бланик». Шпильки — зашибись, — сказала ей продавщица.

Она отважилась позвонить ему в «Хоку Хонда» — раньше она ничего подобного себе не позволяла, но теперь отважилась. Его покорный взгляд, его тайны наделяли ее властью.

Красные, очень сексуальные туфли на высоченном каблуке.

— «Маноло Бланик». Шпильки — зашибись, верно?

Хаоле держался вежливо. Он даже выдавил из себя улыбку, но, когда она сказала, что старые туфли сдала, он закрыл глаза и что-то слабо пробормотал. Он к ней не притронулся, даже не пощупал эти новые туфли. Сказал, что должен встретиться с клиентом по поводу аренды автомобиля, и больше она его не видела.

— Первая любовь, — вздохнула девушка, хотя эти слова пришли к ней лишь после того, как вся история закончилась. Так моя жена вышла в большой мир.

— Я бы написать одна замечательная история, — сказала Пуамана, — только я никогда не учиться писать.

Я со всех сторон слышал подобные реплики — а все Бадди с его «Он написал книгу!». Но не мог же я проявить неуважение к теще. Я сел и приготовился слушать. Она замолчала.

— Расскажи мне, — попросил я.

— Ты не поверить.

— Я всегда верю в невероятное.

— Так вот, эта женщина, — Пуамана начала рассказ торопливо, нервозно, точно много думала о судьбе этой женщины, но ни разу ни с кем не делилась своими размышлениями, — эта женщина была замужем за таким ленивым человеком, который даже не любил ботинки со шнурками. Она покупала ему самые нарядные вещи, шелковые рубашки, белые штаны, плантаторскую шляпу с кожаной ленточкой. Ему нравились очки от солнца «Оукли». Он получил их целых три пары.

Он так редко выходил из дому, что почти не носил свою нарядную одежду. Целый день сидел дома и смотрел телевизор с большим экраном — тоже жена купила. Они жили в Нууану, на углу Беретании, в новом квартале, который весь окружен стеной и внутрь попасть можно только через консьержа. Когда телевизор ему прискучил, ленивый муж повадился глазеть в окно на Чайнатаун, просто так, ни на что в особенности. За квартиру платила жена. Она вообще за все платила. Мужу не было нужды работать.

Нормальная женщина убила бы его или ушла бы к другому, на худой конец велела бы ему найти работу. Но эта женщина любила своего мужа, считала себя счастливой, что он выбрал именно ее, радовалась, когда удавалось угодить ему подарком. Она была как рабыня, как дитя, как игрушка в его руках, она обожала его и приходила в ужас при одной мысли потерять его, потерять себя. Он был ее муж, отец, хозяин, господин, возлюбленный. Ее родной отец изнасиловал дочь, мать спасла ее, передав на воспитание в приемную семью, дружески к ней расположенную. Она, в свою очередь, отдала на воспитание дочь, которую родила от незнакомого ей человека после случайной встречи однажды ночью в «Кохала».

Она работала на Мауна-Кеа-стрит, получала жалованье и чаевые наличными. Просто поразительно, как много может заработать в Вайкики официантка, но платная партнерша получает гораздо больше, а она была платной партнершей.

Правила запрещали обслуживать членов семьи, но ей согласие мужа не требовалось: ему было наплевать, он даже не спрашивал, где и кем она работает, главное — всем обеспечивает. Его не беспокоили длинные смены и сверхурочные часы — она уходила посреди дня и возвращалась домой далеко за полночь, иногда часа в два ночи. Мужа она всегда заставала дома: он дремал перед телевизором после того, как весь вечер пил пиво и играл, как это принято в Гонолулу, по маленькой. Они спали допоздна, а потом занимались сексом — он взгромождался на нее, и эта возня была ей наградой.

— Он здорово отяжелел, — сказала Пуамана, подчеркивая каждое слово.

Большинство людей сочло бы, что подобный союз с самого начала обречен, но на самом деле супруги прекрасно ладили. Женщина ни на что не жаловалась, куда там — она была благодарна за то, как устроилась ее жизнь, за преданность мужа, пусть и пассивную. Она стала задерживаться на работе еще дольше, чтобы принести ему больше денег. Это он, кладя в карман ее денежки, ворчал порой: «Ты уходишь на всю ночь, у тебя совсем нет времени для меня».

Но ведь она работала! Покупала ему одежду! А потом купила и приставку «Плейстейшн» со множеством игр! Все, чего он пожелает.

Она сказала это кротким голосом, все время поглаживая его руку. Он все-таки продолжал ворчать — но не слишком уверенно, понимая, что живет за ее счет. В игре он начал зарываться. Жена ему замечаний не делала, напротив — слегка поощряла его, поскольку проигрыши ставили мужа в еще большую зависимость от нее. Он перестал жаловаться, хотя она знала, что он недоволен, и это было видно по тому, как он ел — добросовестно убирал свою порцию с большой тарелки, но просто по привычке, безо всякого аппетита.