Китай при Мао. Революция, пущенная под откос - Эндрю Уолдер

готовностью вставал на сторону учащихся и даже председательствовал на собраниях критики и борьбы в отношении своих коллег. Когда в конце января повстанческие группы заявили о захвате власти, Пань вновь прислушался к ним и, с разрешения ГДКР, сформировал 31 января новую властную структуру, которую возглавил лично. Несколько крупных повстанческих организаций воспротивились подобному повороту дел, однако Пань усмирил их силами армии. 2 февраля ГДКР официально признала новое провинциальное правительство [Bu 2008: 390–392][172]. В целом, Мао предпочитал наименование «революционный комитет», а не «коммуна», возможно, под влиянием неудавшихся попыток студентов-повстанцев сформировать Пекинскую коммуну и упрямого оппонирования Шанхайской коммуне.

Захват власти был с еще большим воодушевлением встречен теми, кто хотел остановить разрушительную силу «культурной революции». Чжоу Эньлай, который первоначально воспротивился подключению к движению рабочих как раз по причине их потенциальной деструктивности, к январю 1967 г. уже был ярым сторонником захватов власти, в которых он видел единственную возможность навести порядок в хаосе. Чжоу начал поощрять захваты власти по всему Китаю. Так, он лично позвонил охваченному сомнениями руководству Нанкина и предложил ему захватить власть у партийного комитета провинции Цзянсу [Dong, Walder 2010: 678–682]. Однако своими действиями Чжоу вызвал подозрения в рядах членов ГДКР, которые восприняли неожиданный левацкий поворот Чжоу как беспринципную попытку ограничиться восстановлением порядка. ГДКР была обеспокоена перспективой, что организованные Чжоу захваты власти могли стать прикрытием для восстановления статус-кво. Напряженное противостояние между двумя указанными целями и политическими трендами затянуло борьбу по созданию новых властных структур до 1968 г., обрекая тем самым китайские провинции на еще большие беспорядки и еще большую волну насилия в будущем.

Воспроизведение шанхайской модели по всему Китаю, очевидно, позволило бы Мао и ГДКР объявить о победном завершении «культурной революции». Судя по всему, именно на такой исход рассчитывали центральные власти в начале 1967 г. На первых порах им с относительным успехом удавалось следовать сценарию событий в Шанхае и Хэйлунцзян. В отдельно взятом регионе выбирался высокопоставленный чиновник, который проявлял полную лояльность линии Мао и был способен обеспечить себе поддержку существенной части повстанческих сил. Этому человеку вверяли дело захвата власти. Три таких захвата власти были подтверждены Пекином к середине февраля в провинциях Гуйчжоу, Шаньдун и Шаньси. Во всех трех случаях центральным властям удавалось найти достаточно авторитетного местного чиновника, который демонстрировал верность целям ГДКР и который заручился поддержкой большой части бунтующих. Во всех трех провинциях захваты власти сопровождались противостоянием со стороны несогласных, как мы уже видели это на примере Шанхая. И во всех трех случаях выступления оппозиции подавлялись с одобрения Мао, Чжоу и ГДКР при участии вооруженных сил [Bu 2008: 306–307, 383–390; Central Documents Research Office 1998: 124–125; Wang 2001: 750–753].

После этого движение за захват власти приостановилось. Вплоть до августа не одобрялось создание каких-либо революционных комитетов, а с августа и до конца года был зарегистрирован всего лишь один новый комитет. Попытки организовать захваты власти в других регионах терпели неудачи либо из-за неспособности ГДКР выявить среди руководящего состава заслуживающих доверия лидеров, которые могли бы возглавить инициативу, либо из-за столь равного баланса сил повстанцев из разных фракций, что любые намеки на захват власти потребовали бы жесткого силового решения конфликта. Для поддержания порядка на время разрешения политических вопросов в остальных провинциях были призваны вооруженные силы. Без подтверждения захвата власти на уровне провинций не было возможности обеспечивать захваты власти далее вниз по иерархической лестнице. Иными словами, соответствующие проблемы оставались нерешенными вплоть до самых низших уровней управления.

Показателен в этом контексте пример провинции Цзянсу, который демонстрирует, как тормозили усилия серьезные расхождения в подходах между Чжоу Эньлаем, который вел переговоры по утверждению захватов власти, и более радикальными членами ГДКР. В начале января, когда бо́льшая часть высшего руководства Нанкина была в плену у повстанцев, а транспортные узлы и порты оказались парализованы уличными боями, Чжоу обратился к местным повстанческим силам с призывом захватить власть. После нескольких дней безуспешных обсуждений по поводу распределения постов в новой властной структуре одна из повстанческих групп приняла решение действовать в одиночку. 25 января эта организация, при поддержке местных вооруженных сил и с предварительного согласия как Чжоу Эньлая, так и ГДКР, объявила о захвате власти. Те, кто оказался не у дел, сразу же начали протестовать и пробились в здание местной партийной газеты, чтобы воспрепятствовать публикации соответствующего объявления. Разумеется, захватившие власть повстанцы ожидали одобрения своих действий из Пекина, однако центральные власти молчали. Наконец, Чжоу Эньлай вызвал всех повстанцев в столицу на переговоры, чтобы обсудить проблему единства в лагере мятежников. Большие делегации от каждой стороны прибыли в Пекин, где состоялся малодейственный диалог с участием Чжоу и других представителей высшего руководства. Согласия по поводу официальной фигуры, которая могла бы возглавить новое региональное правительство, достигнуть не удалось. В конечном счете переговоры закончились ничем, и в начале марта провинцию Цзянсу во избежание массовых беспорядков взяла под свой контроль армия. Главе военного округа Нанкин Сюй Шию было поручено контролировать ситуацию, пока власти продолжали искать выход из положения [Dong, Walder 2010].

Аналогичная картина сложилась и в провинции Гуандун. Как и в Цзянсу, масштабное региональное повстанческое движение в региональной столице Гуанчжоу не смогло прийти к согласию по поводу захвата власти. Одна из групп повстанцев предприняла действия в одностороннем порядке, оттолкнув тем самым от себя остальные повстанческие группы. Однако сам захват власти принял несколько своеобразную форму. Партийный секретарь провинции Гуандун Чжао Цзыян, желая, судя по всему, повторить опыт Пань Фушэна в провинции Хэйлунцзян, приветствовал захват власти повстанцами и согласился передать им рычаги управления, пообещав, что его руководящая группа и штат будут продолжать работать под контролем назначенных повстанцами инспекторов. Тем самым захват власти должен был быть успешно завершен, а общественный порядок сохранен. Повстанцы согласились. Такой подход по вполне очевидным причинам поддержал Чжоу Эньлай, который как раз в это время спорил с коллегами в Пекине о предпочтительных форматах захвата власти в будущем. Однако оказавшиеся не у дел повстанцы провинции Гуандун незамедлительно выступили против «поддельного захвата власти», оставившего все высшее региональное руководство на своих постах. Такое обвинение нашло отклик у ГДКР, которая встала на сторону проигравшей стороны. Чжоу безуспешно пытался договориться о заключении соглашения и в конечном счете был вынужден ввести на территории Гуандун военный контроль [Yan 2014].

Последствия военного вмешательства

В силу неизменной склонности повстанческих сил раскалываться на фракции стабилизация новых властных органов требовала поддержки вооруженных сил. Армия сыграла ключевую роль в обеспечении прихода к власти первой группы революционных комитетов провинциального уровня. Повстанцы,