Тайна семи - Линдси Фэй

– Как это?

– Прямо завтра днем арестую его, – с дрожью в голосе обещал мистер Пист и нырнул куда-то вперед, в темноту. – Уж я-то сумею прищучить этого подонка, упеку его за решетку в западном блоке, в камеру на нижнем этаже, где пол никогда не просыхает.

– Господи, да вы просто подарок! – воскликнул я. И ничуть не покривил при этом душой.

Я не видел в этот момент Писта – тот быстро шагал впереди, – но был готов поклясться, что Джакоб захихикал.

– Идемте же, мистер Уайлд, – обернувшись, позвал меня он. – И перестаньте притворяться, что до сих пор являетесь для меня загадкой – как-никак, а целых полгода вместе прослужили. Я, может, в отличие от вас, и не такой мастак по части разгадывания разных там хитрых головоломок, но зато опыта у меня побольше будет. Да и потом сами вы не такой уж и загадочный персонаж. Так что идемте, живей! Время не ждет.

Иногда наступает момент, когда события начинают выходить у вас из-под контроля. После того, как наша повозка-сани с трудом поднялась на обледенелый склон холма, после того, как вдруг оборвались поводья и лошадь словно обезумела. После того, как нога твоя соскользнула со склона, и ты не сумел сохранить равновесие и начал падать, чувствуя страшную пустоту в груди, неумолимую силу земного притяжения и привкус соли на губах, которые могли бы чуть раньше сказать «нет», и ничего бы этого не случилось.

Хотя такие моменты предугадать невозможно. Мне уж определенно не удалось. Не в этот раз.

Мы с Жаном-Батистом стояли на заднем дворе дома 84 по Уэст Бродвей, который ничем не мог похвастаться, кроме разве что нескольких продолговатых клумб, превратившихся за зиму в снежные холмики. Изо рта валил пар, сердца наши бились учащенно и в унисон. На небо выплыл месяц, ощерился в кривой насмешливой улыбке. Мне так хотелось, чтобы его, а заодно и стоящие в отдалении фонари затянули облака. Я достал часы и без труда разглядел циферблат со стрелками. И занервничал. Время меня устраивало, меня не устраивала отличная видимость. Затолкав маленького своего помощника обратно под козырек над дверью для слуг, я снова с надеждой уставился в небо.

Через несколько минут я должен был решить судьбу сразу нескольких человек. К счастью, в тот момент я этого окончательно еще не осознавал.

Жан-Батист подергал меня за рукав, вопросительно приподнял бровь. Я приподнял палец, призывая подождать еще немного. Тогда мой маленький друг нетерпеливо застучал ладошкой о стену, выказывая свое нетерпение.

Но мы должны были следовать намеченному плану. Сигналам. Схемам, устроенным столь же хитро, как парусная оснастка на больших кораблях в нашей гавани. Похлопав птенчика по плечу, я наблюдал за тем, как енот прокрался в щель под воротами и двинулся в боковую аллею. Лапы ступают бесшумно, глаза желтые в темной окантовке, нос принюхивается, ищет добычу – всякие там объедки и косточки. Затем послышался звук шагов – судя по всему, мужчин было двое. На секунду показалось, что они приостановились. Но то было лишь игрой моего разгулявшегося воображения, и шаги постепенно стихли вдали.

Когда мужчины прошли мимо, я присел на корточки и повторил шепотом:

– Если увидишь, что труба перекрыта решеткой, сразу возвращайся назад, ясно?

Жан-Батист кивнул. Затем начертил пальцем в воздухе длинный дымоход, заканчивающийся пространством, изогнутым под острым углом, и я догадался, что это колпак дымовой трубы. Затем показал мне угол атаки и покачал головой, потом провел пальцем, показывая, куда будет двигаться дальше, и снова кивнул, и показал, где остановится, растопырив ладонь. И все это с тем, чтобы я имел лучшее представление о тех местах, где ему частенько доводилось проползать. Я и без всяких его объяснений прекрасно знал, что там темно, как в могиле, что часто можно получить ожог от недавно затушенного огня в камине. И, помимо всего этого, я также знал, что ширина каминной трубы не больше фута. Если не меньше. И лично для меня заползти в одну из таких труб являлось бы полным кошмаром и актом самоубийства.

– Но ведь ты как-то проползаешь по ним. И вниз, и вверх.

Он улыбнулся, пожал плечами. А потом резким взмахом руки, со свистом рассекающей воздух, показал, как скользит вниз по трубе и мягко приземляется в кучку сажи.

– Но сажи там может и не быть. Ты ведь никогда не чистил эту трубу, так что откуда тебе знать? Я серьезно. Советую быть осторожней – высота там в три этажа.

Он пригнулся, изобразил, что прижимается спиной к одной поверхности и упирается коленками в другую, и продемонстрировал, как обычно двигается внутри трубы с помощью рук.

– Разве это не больно?

Он закатал рукав. Кожа на внешней стороне руки была словно отполирована неким абразивным материалом; возможно, в нее со всей силой и тщанием втирали уксус или какую-то кислоту. Локти прямо сверкали, как половинки раковин. Как шрамы.

– Кто это с тобой сделал? Он?

Жан-Батист широко растопырил пальцы на обеих ладонях.

Это могло означать одно: он так со всеми поступает.

Мне захотелось прошептать мальчонке: да забудь ты эту чертову трубу, а кое-кого надо просто убить за это. Но не успел – откуда-то издалека послышались звуки музыки. Мелодия спиричуэл, и пел ее низкий и проникновенный голос с мягким акцентом, без всякого напряжения. По моему мнению, такой непринужденности можно было достичь, выпив с полкружки рома или зернового виски.

– Нельзя ли заткнуться, сэр? Окажите милость! – донесся более высокий голос с тротуара перед входом в дом под номером 84 по Уэст Бродвей.

Вот он, сигнал! Пара наших наблюдателей заняли позиции перед домом.

Я поднес кончик пальца к носу Жана-Батиста.

– Ты ни за что и никогда больше не вернешься к своему хозяину, что бы ни случилось. Будь осторожен.

Он кивнул. А Джулиус Карпентер продолжал громко распевать спиричуэл. Время от времени Джакоб Пист прерывал его возмущенными возгласами, полными праведного гнева.

Вспоминая обо всех этом, я понимал: беспокоиться об альпинистском мастерстве моего маленького друга тогда не стоило. Стоило побеспокоиться обо всем остальном.

В ретроспективе я почти столь же умен, каким притворяюсь.

Стараясь ступать как можно тише, я сдернул измятую простыню с крючка, вбитого в заднюю стену здания, и достал лестницу. Я припрятал ее здесь еще накануне ночью. Затем приставил к кирпичной кладке стены, достал из пустого мусорного ведра изогнутый крючок с веревкой – этот инструмент тоже был заготовлен заранее, – обмотал веревку вокруг ладони и начал подниматься по лестнице. Она оказалась очень высокой, поскрипывала под моим весом – Жан-Батист, несомненно, сделал бы это куда как легче и быстрей.