Английские короли - Вадим Эрлихман

Слово «наедине» в этот период часто встречается в дневнике Виктории. Она с огромной радостью освободилась от опеки матери, и одним из ее первых приказаний было перенести ее кровать из комнаты матери в ее собственную комнату. «Моя милая Лецен навсегда останется моей подругой, но никогда не будет мне советовать, и по-моему это правильно». Для роли советчика ей требовался кто-то другой. Дядя Леопольд предпочел остаться в Бельгии — «люди могут решить, что я хочу поработить тебя». Половина страны ждала, что она назначит премьером прославленного герцога Веллингтона, но она предпочла сохранить на этом посту Мельбурна, о чем писала дяде: «Позвольте рассказать вам, как я рада, что во главе моего кабинета стоит такой человек, как лорд Мельбурн. Я теперь вижусь с ним каждый день, и чем больше я вижу его, тем большее доверие к нему испытываю; он не только опытный и честный политик, но хороший и добросердечный человек, цель которого — трудиться для своей страны, а не для одной партии». Все же королева была еще слишком молода. Мельбурн верно служил вигам и окружил свою подопечную женами товарищей по партии. Ее мать в этот избранный круг не попала, и между ней и премьером закипела подковерная борьба.

Роман между Мельбурном и Викторией — одна из самых странных глав в истории английской монархии. Оба они нашли в другом то, чего им недоставало: юная королева — отца, которого у нее никогда не было, премьер — собственного ребенка, которого он не сумел найти в слабоумном сыне своей жены Каролины Лэм, больше известной как любовница лорда Байрона. Мемуарист Гревилль писал: «Не сомневаюсь, что он искренне любил ее, как родную дочь, которой у него не было, и даже больше; потому что у него была потребность любить, но не было никого в целом мире, кого он мог полюбить. Он нашел себя в воспитании, обучении и формировании самого интересного характера, какой только есть в мире».

Премьеру было тогда 58 лет. Многих ужасала сама мысль, что старый, дважды разведенный циник будет самым близким человеком для молодой и невинной королевы. Были и те, кто боялись, что он целиком подчинит ее себе: «Смотрите, чтобы он не стал королем», — писала герцогиня Кентская. Однако его доброта, ум, опыт были именно тем, в чем нуждалась королева. Он дал ей политическое образование, которого она не могла получить в детской Кенсингтонского дворца, и знания, которых было вполне достаточно для ее ограниченных полномочий. Ее не отпугивал даже витавший вокруг него ореол скандала — в конце концов, она была внучкой Георга III, который был в свое время влюблен в мать Мельбурна. Они проводили вместе много часов, беседовали, ездили верхом, собирали мозаики — и все это «наедине», не считая королевского спаниеля Дэша.

Коронация Виктории состоялась 28 июня 1838 года. Королеве уже исполнилось девятнадцать, и ее мать, так и не допущенная в совет, прислала ей в подарок издание «Короля Лира». Она ожидала коронации с трепетом, но верный Мельбурн сказал: «Когда вы будете там, вам понравится». Была сделана новая корона стоимостью тысяча фунтов, а вся коронация обошлась в двести тысяч. Англия содрогалась в «коронационной лихорадке», о которой Гревилл писал: «Не видел ничего похожего на состояние этого города. Население словно мгновенно выросло в пять раз: кругом неописуемый шум, волнение, сутолока; не отдельные толпы, а весь город, ставший толпой, галдящей, разинувшей рот и глазеющей на все, на что-нибудь или ни на что». Ночь перед коронацией Виктория провела без сна с чувством, «будто завтра случится нечто ужасное». Ее разбудил грохот ружейного салюта в ее честь, и от того же звука проснулась вдова Вильгельма IV, тут же пославшая Виктории записку со словами любви и ободрения. Толпы на улицах были больше, чем королева или любой британский монарх до нее когда-либо видели — население Лондона росло с каждым годом и составляло уже 2 миллиона; к концу викторианской эпохи оно достигло 6 миллионов.

Когда процессия достигла Вестминстера, королева вошла в разноцветный коридор, образованный лордами и их женами. Пажи помогли ей пробраться сквозь толпу и войти в церковь. Дальше начались неизбежные досадные случайности. Престарелый епископ Дарэмский все время запинался, и Виктории пришлось шепнуть кому-то из своей свиты: «Пожалуйста, подсказывайте, что я должна говорить. Они тут ничего не знают». Потом архиепископ Кентерберийский пытался надеть ей не на тот палец коронационное кольцо с рубином, и она едва не взвыла от боли. Когда пэры по одному подходили к ней для присяги, один особенно старый запутался в своих одеяниях и упал; когда он пытался подняться, королева сама сошла по ступеням вниз, чтобы помочь ему, что вызвало у многих слезы умиления. Даже Мельбурн не мог сдержать слез: «Мой замечательный лорд Мельбурн, который всю церемонию стоял рядом со мной, был в тот момент чрезвычайно тронут и подарил мне, можно сказать, отцовский взгляд». Когда длинная и сложная церемония закончилась, лорд подошел к ней и сказал: «Я должен поздравить вас с этим знаменательным днем. Вы все делали прекрасно, все вместе и в отдельности, и с таким вкусом; это то, что нельзя посоветовать, оно должно быть у самого человека».

Следующие месяцы стали в определенном смысле разочарованием. Конрой и герцогиня продолжали плести интриги. Виктория была недовольна попытками дяди Леопольда втянуть ее из «монархической солидарности» в династические конфликты в Испании и Португалии. Она все больше и больше зависела от Мельбурна и даже ревновала, когда он не мог встретиться с ней. Она очень боялась растолстеть и каждый день измеряла свой вес. Королева нервничала и часто была несправедлива; примером этого стало злосчастное дело леди Флоры Гастингс. Эта 32-летняя придворная дама, креатура Конроя, была не замужем и вдруг начала быстро полнеть. Баронесса Лецен, всегда готовая к самому худшему со стороны угнетателя ее любимицы, сообщила об этом королеве, и после совета с Мельбурном они решили, что Флора беременна от Конроя, которого называли не иначе как «дьявол во плоти». Когда скандал вышел за пределы дворца, Флора с неохотой согласилась на медицинское обследование, и доктор Кларк удостоверил ее девственность. Веллингтон советовал замять дело, и королева даже извинилась перед леди Флорой, но герцогиня и Конрой жаждали мести и развернули наступление на Викторию; историю подхватила пресса, осудившая «бессердечную королеву».

В разгар скандала Виктория оказалась в одиночестве — в январе 1839 года правительство Мельбурна потеряло поддержку парламента и ушло в отставку. «Состояние боли, тоски и отчаяния, в которое я погрузилась, легче вообразить, чем описать! — записывала она в дневник. — Все, все мое счастье ушло. Мирная, радостная жизнь разрушена, и милый лорд Мельбурн больше не мой министр. Я очень сильно плакала». Мельбурн, первый из десяти пережитых Викторией премьеров, посоветовал ей утвердить в качестве его преемника лидера тори Роберта Пиля, хотя он ей и не нравился. По обычаю, придворные дамы должны были принадлежать к партии, находящейся у власти, но королева не хотела отказываться от тех, к кому она привыкла. Тогда Мельбурн сказал ей: «Ваше Величество, лучше понадейтесь, что вас покинут только те домашние, что связаны с политикой». Когда Пиль явился к ней за утверждением, «я сказала, что не могу отпустить никого из моих дам и даже вообразить такого. Он спросил, значит ли это, что я хочу оставить всех. „Да, всех“, — сказала я». Несерьезный, в сущности, вопрос вызвал кризис. Пиль в создавшейся ситуации смог только отказаться от поста. Королева была в восторге — ведь это должно было вернуть ее любимого Мельбурна. Однако ее действия мгновенно вызвали ропот в обществе, отвыкшем от королевского своеволия. Гревилл писал: «Наши учреждения подвергаются серьезному испытанию, когда из-за каприза девятнадцатилетней девушки рушится целое министерство. Простая причина этого заключена в том, что королева не в силах пережить мысль о расставании с лордом Мельбурном, который для нее — все. Ее чувства сексуальны, хотя она не сознает этого, и, хотя и неосознанные, они достаточно сильны, чтобы опрокинуть все мудреные рассуждения».