Горечь войны - Найл Фергюсон

В 1917–1918 годах те же проблемы возникли в Соединенных Штатах, после вступления в войну столкнувшихся с неожиданно серьезной дезорганизацией экономики. Созданный в июле 1917 года Военно-промышленный совет под руководством банкира Бернарда Баруха совершенно не справлялся с задачами мобилизации экономики для непосредственного участия в войне. “В настоящий момент, – жаловался в январе 1918 года один из его членов, – в нашем правительстве… нет никого, в чьи обязанности входило бы решать, что необходимо сделать” 65.

Любопытно сравнить опыт западных держав с опытом России, экономика которой в военное время, если смотреть по росту производства, была самой успешной. Там крупный бизнес победил военного министра Владимира Сухомлинова, выступавшего против расширения производства вооружений в частном секторе. В мае 1915 года его не только сместили, но и арестовали[37]. В столице было организовано Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, в котором были щедро представлены представители петроградской промышленности. В России, как и в Германии, действовало множество военно-промышленных комитетов и местных государственных органов, и все они вмешивались в распределение сырья и заказов. Как и в Германии, картели довоенной эпохи – например, металлургический синдикат “Продамет” — обладали огромным влиянием на цены. Как и в Германии, дело не обходилось без расточительства, непомерно раздутых прибылей и злоупотреблений – только всего этого было еще больше. Достаточно вспомнить владельца расположенных на Урале Ревдинских заводов Солодовникова и петроградского заводчика Путилова. Оба они обокрали государство на миллионы рублей 66. Тем не менее система работала, о чем свидетельствуют впечатляющие цифры производства вооружений. Скажем, по производству артиллерии Россия в 1916–1917 годах почти обогнала Англию и Францию, а к ноябрю 1918 года скопила огромный запас снарядов – 18 миллионов штук 67.

Если сравнить прибыли, которые получал во время войны бизнес в разных странах, то Германия не будет выделяться на общем фоне. Разумеется, можно найти и некоторые примеры гигантских доходов – они хорошо известны. Прибыли Friedrich Krupp AG выросли в 1916–1917 годах с 31,5 миллиона до 79,7 миллиона марок 68. Гуго Стиннес расширил свою и без того огромную угольно-железно-стальную империю, приобретя – в рамках стратегии “вертикальной интеграции” – доли в судоходных компаниях и других транспортных фирмах. AEG во главе с Ратенау во время войны инвестировала в воздушный транспорт и в судостроение – именно тогда был создан задел для будущей Lufthanza. Сталелитейный гигант Gutehoffnungshütte Aktienverein (GHH) заработал достаточно, чтобы вложиться в создание новой судостроительной компании Deutsche Werft. Собственно говоря, вся судостроительная отрасль – вполне показательный пример. Чистая прибыль судостроительной фирмы Blohm & Voss, получившей за войну заказы на 97 подлодок, выросла с 1,4 миллиона марок в 1914–1915 годах до 2,7 миллиона марок (13,5% от капитала) в 1917–1918 годах. Фирма сумела довести годовой выпуск продукции до 600 000 длинных тонн, приобрела у другой верфи новый док и моторный завод и увеличила свой акционерный капитал с 12 миллионов марок до 20 миллионов марок, а количество работников – с 10 250 человек до 12 555. Ничего исключительного в этом не было – в период с 1914 года по 1920 год все 13 основных верфей Германии увеличили свой капитал на 120%. Хотя в целом в машиностроении занятость выросла за войну только на 6,6%, в судостроении она поднялась на 52%. Правительство с уверенностью заявляло, что “судостроительная промышленность… чувствует себя в военное время лучше, чем в мирное”, и обвиняло верфи в сокрытии прибылей “с помощью амортизационных списаний и махинаций разного рода” 69.

Однако, возможно, оно переоценивало выгодность военных заказов. Главной причиной увеличения количества работников было снизившееся из-за повального призыва качество рабочей силы. С поправкой на инфляцию прибыли Blohm & Voss лишь немного возросли по сравнению с 1914 годом. В процентах от капитала прибыли увеличились с 11,4 до 13,5% – то есть не очень сильно, а верфи компания расширяла во многом с расчетом на предполагаемый послевоенный бум морских перевозок. Более того, даже эти прибыли были выше среднего уровня: в общей сложности по германской промышленности прибыль в процентах от основного капитала и резервов возросла с 8% в 1913–1914 годах до 10,8% в 1917–1918 годах. В целом существенно пострадала германская железообрабатывающая и сталелитейная отрасль 70. Ганзейским городам – за вычетом верфей – также пришлось плохо 71. Наглядным показателем состояния бизнеса было сокращение совокупного акционерного капитала в реальном выражении. За время войны в Германии в целом он уменьшился на 14%, а в Гамбурге – на треть 72. Особенно сильные капитальные убытки понесли крупные судоходные компании и мелкие торговые дома. Послевоенная отчетность Hapag демонстрирует, что реальная стоимость активов компании упала на 25%, а если считать только материальные активы – то на 53%. Доходы тоже радикально сократились: судя по отчетности, Hapag за военное время заработала с учетом инфляции только 43,9 миллиона марок, что подразумевает падение годовой выручки на 84%.

В других экономиках ситуация была примерно такой же. И во Франции, и в Англии, и – особенно – в России оружейные компании показывали значительный рост номинальной прибыли, причем очень вероятно, что в публикуемой отчетности эта прибыль еще и преуменьшалась 73. В Англии прибыли Nobels’ Explosives выросли втрое, хотя химическая компания Brunner Mond добилась только 50% роста прибылей, а прибыли судоходных компаний (после вычета налогов) выросли всего на треть. В целом в горнодобывающей отрасли прибыльность в ходе войны утроилась. Для таких фирм, как Cardiff Collieries Ltd, вершиной стал 1916 год. Потом введение контроля над углем, судя по всему, заставило их прибыли упасть в реальном выражении ниже довоенного уровня. У компаний Courtaulds (мыло) и Lever Brothers (ткани) также заметно выросла капитализация 74. В России прибыли были еще выше. Чистая прибыль российской металлургической отрасли, составлявшая в 1913 году 26% от капитала, поднялась к 1916 году до 50%. Для металлообрабатывающих предприятий соответствующие показатели составляли 13,5 и 81% 75. Даже британские фермеры могли похвастаться во время войны бóльшими прибылями, чем германская промышленность: в процентах от капитала прибыль ферм выросла с 6,1% (в 1909–1913 годах) до 14,3% (на 1917 год) 76. При этом и в Англии, и во Франции, и в России небольшие предприятия в относительном выражении понесли убытки – точно так же как и в Германии 77.

Итак, во многих отношениях все экономики военного времени сталкивались со схожими проблемами. Это можно ясно увидеть на примере железнодорожного транспорта. В Германии большинство железных дорог контролировались государством с момента постройки, и перевод их под прямой контроль рейха был всего лишь актом административной централизации. Между тем французским и английским властям приходилось устанавливать контроль над компаниями, формально остававшимися в частном секторе. Однако и у немцев, и у французов с англичанами результат контроля над железнодорожными перевозками был, в сущности, одним и тем же. Во всех случаях грузопоток резко снизился. В Германии он к 1917 году составлял 59% от довоенного объема, а во Франции – примерно 66%. Тем не менее государственный контроль гарантировал, что железные дороги будут поддерживаться в приличном состоянии – это было необходимо для использования их в военных целях. Так Германия вложила в локомотивы на 23% больше средств, чем вкладывала до войны 78. Российская железнодорожная сеть также содержалась в хорошем состоянии. В период с августа 1914 года по сентябрь 1917 года на нее было потрачено 2,5 миллиарда рублей. При этом из-за необычайного экономического взлета, вызванного войной, ей приходилось справляться с заметно возросшими пассажиропотоками и грузопотоками 79.