Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

местами, возмутительно плох. А нужно, чтобы язык был прост, ясен, точен — тогда он красив и понятен, тогда все, что Вы скажете этим языком, прозвучит сильно и ясно. Все Ваши рассказы — страшно растянуты, раздражающе длинны. Я не однажды указывал Вам на это, и — повторяю — Вы должны избавляться от этого серьезного недостатка. Порой Вы хотите писать «с юмором», но очевидно, что это не Ваш тон, — везде, где Вы впадаете в него, у Вас все выходит скучно, грубо, неловко.

Лучшим — сравнительно — рассказом является «Под опекой» — но это нужно сократить наполовину. Сделайте — и серьезность содержания его выиграет вдвое. Тоже и «Подвохи». И все вообще Вам нужно сокращать, сокращать! Займитесь этим, и так Вы можете научиться писать кратко, ясно, сильно.

«Купальня» — это корреспонденция и — не из важных. Нельзя брать действительность так узко, как Вы взяли в этом рассказе. Нужна верность не фактам, а — психологии фактов.

«Хрустальное яблоко» — вещь до смешного наивная. Вам надо отрешиться от сентиментализма, он никому не нужен.

Недурно, местами, написана «Старая церковь», но — осторожнее с церковью! Это опасная тема. Не забывайте, что, хотя в ней и проливали слезы освобожденные рабы, — сама она относилась к вопросу о рабстве совершенно равнодушно. Нужно помнить, что на вопрос Николая I-го Филарету — «нужно ли освобождать крестьян?» — тот ответил: «Для церкви — безразлично, крепостной или свободен крестьянин, нужно только, чтобы он молился». Надо помнить, что церковь — политическое установление.

Еще раз — все Ваши рассказы надо сократить, переделать, а «Яблоки», «Хрустальное яблоко», «А. Пареного», «Купальню», «Онучу» — выбросить вон, сжечь их, забыть.

Несуразно написанный рассказ «Разъехались» тоже нельзя печатать так, как он написан. «Подвохи» — сократить наполовину.

Книжку решительно не советую выпускать, если Вы не хотите, чтобы над Вами глумились, чтобы читатель забраковал Вас.

Простите за резкость — правда всегда невкусна, но она всегда необходима, а в литературе — тем более, ибо литература есть область правды. Вам нужно много а упорно работать и над самообразованием и над языком, чтобы после Чехова не писать «песен с гвоздем». Всего доброго!

А. Пешков

285

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

18 или 19 сентября [1 или 2 октября] 1904, Ялта.

Новости:

приходила Марья Водовозова и сообщила следующее: идеалисты — Булгаков, Бердяев, Франк и Кº — входят в «Новый путь» — устраняя из него гг. Философова, Крайнего = З. Гиппиус и Кº. Сие дело наладил г. Георгий Чулков. Раньше предполагалось, что гг. идеалисты сгруппируются в «Вопросах жизни» — журнале, которого еще нет, но разрешение на который уже имеется у Лосского, друга Жуковского. Но — с Лосоким почему-то расстроилось.

Теперь: Марья говорит, что позитивисты должны тоже мобилизироваться, купив «Вопросы жизни». При этом она рассчитывает на группу «Знания», — у нее недурной вкус! Едет в Питер устраивать дело. Я ее одобряю и даже сказал, что, ежели дело будет поставлено серьезно, — буду сотрудничать в «Вопросах жизни». Но — не верю в ее деловитость и не думаю, что выйдет толк из этой затеи.

А в первом случае — я тоже имею свои сомнения: мне кажется, что гг. идеалисты не вышибут гг. мистиков из «Нового пути», а — сольются с ними, как я предрекал некогда.

З. Гиппиус написала хорошенькие стишки:

Я не храбрый — но не робкий!

Едут тесные коробки,

Переполнены людьми.

Цензура усмотрела, что коробки — вагоны, в которых солдат на войну везут, и — запретила стихи.

Пока что — Вы о новых журнальных предприятиях не говорите никому, а ежели услышите что-нибудь новенькое в этой области — сообщите мне.

Пока — всего доброго!

286

К. П. ПЯТНИЦКОМУ

21 или 22 сентября [4 или 5 октября] 1904, Ялта.

Дорогой друг  —

ничего не поделаешь! Клянусь Вам — это мой последний долг, если не считать 200 р., которые я занял у доктора. Срок платежа, — как Вы видите, — 13-го октября, 13-го! Должно быть, это действительно скверное число… Придет — а м. б., уже приходил — к Вам юноша Толузаков, это ординарец Ренненкампфа, раненый, выздоровевший и вновь уезжающий на войну. Он был свидетелем манифестации перед Зимним дворцом, и это толкнуло его поехать на войну добровольцем. Он уезжал в Маньчжурию и дрался там с иллюзией, что он борется «за родину», за какие-то ее интересы, «пролил кровь», вернулся на родину, а она ему сурово, устами самых разнообразных людей, заявила, что у нее в Маньчжурии — нет интересов, что война эта — глупая трагедия своеволия, что, наконец, лучшие люди родины смотрят на армию, как на тормоз преуспеяния страны. Услышав это, он почувствовал себя смертельно раненным в сердце и ныне возвращается на войну уже без — иллюзий, идет на нее, как на самоубийство.

Хорошая тема для рассказа? Не правда ли? Но в действительности юноша будет корреспондировать в «Новое время», что не мешает ему быть очень милым и наивным существом.

Дайте ему книг, если он еще не взял их.

Ну — и все. А 570 р. — заплатите. Их можно послать —

Нижний-Новгород,

Владимиру Адриановичу Горинову,

Большая Печорка, свой дом.

Шельму Лагерлеф прочитаю, но печатать ее мы не будем. Лучше напечатаем Даниловского.

Жму руку.

[…]

А. П.

Пошлите книжки рабочим в Одессу.

А Федоров написал чепуху.

Андреев — чудак! Он не согласился подписать мое и Верес[аева] заявление о выходе из журнала, а написал Мир[олюбову] письмо, смысл которого такой:

«Дорогой друг В. С!

Для Вас гораздо выгоднее бросить приближение к «Новому пути» и возвратиться на старый.

Ваш Л. Андреев».

Ни звука о том, что, может быть, Вы, Вик[тор] Сер[геевич], как личность, вполне искренно тянетесь к богу, но, как дирижер оркестра, Вы все же развращаете людей, слушающих Вашу музыку, и, стремясь к небу, попадаете на православную колокольню, как метко говорит Ев. Соловьев.

Письмо прислано мне на просмотр. Буду убеждать Леонида порвать его.

Ох, как скучно все это!

И какой дьявольский ветер дует здесь вот уже вторую неделю!

А. П.

287

Е. П. ПЕШКОВОЙ

Середина октября 1904, Петербург.

Н. Иорданский известил меня, что комиссия по устройству библиотеки при секции гигиены открывает свои действия. Я послал им 250 р., т. е. за 10 паев. Пошли и ты р[ублей] 125, потом я тебе пришлю эти деньги — ладно?

Пожалуйста, напиши Шаляпину о деньгах