Суд волков - Жеральд Мессадье

– У Жоашена порой бывают прозрения, – сказал он.

Это ничего не объясняло. Жоашен смотрел на Жанну пронизывающим, почти невыносимым взглядом, который привел ее в смятение.

– Что он хочет сказать мне? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Местраль. – Отшельник указывает на астральное тело.

Астральное тело. Она с трудом угадывала значение этих слов. Жоашен воздел обе руки к небу, указывая на что-то непонятное над головой Жанны. Вытащил ли он эту карту случайно или же знал, какое место занимает Отшельник в игре?

– Что это? – воскликнула она.

Руки Жоашена вылепили в воздухе фигуру.

– Какой-то человек, – объяснил Местраль. – Возможно, тот, кто пропал.

Жоашен вышел из комнаты.

– Он меня пугает, – сказала она.

– Жоашен лишен дара речи, и у него развилось сверхъестественное знание мира, – сказал Местраль.

Он явно не был расположен к дальнейшим объяснениям. Жанна встала. По пути домой она сделала небольшой крюк и, зайдя в книжную лавку, купила колоду Таро – такую же, как у Местраля. Задержавшись у прилавка, она осмотрела выставленные образцы и обрадовалась, найдя четыре книги, изданные "Мастерской Труа-Кле". Два года назад появилась печатня в Лионе, а Франсуа написал ей, что продал три тысячи литер еще одной печатне, которая создавалась в Тулузе.

Она обнаружила новый сборник Франсуа Вийона, стала листать его и наткнулась на "Эпитафию". Прочла первые строки:

О люди-братья, мы взываем к вам:

Простите нас и дайте нам покой!

За доброту, за жалость к мертвецам

Господь воздаст вам щедрою рукой…[61]

Она вспомнила дистих, выгравированный над левыми воротами башни Сен-Северен, через которую проходили на кладбище:

Добрые люди, проходящие здесь,

Помолитесь за усопших.

Видел ли этот дистих Вийон? Проходил ли он через те ворота на кладбище? Ей показалось, что "Эпитафия" перекликается с этими строками.

Внезапно она вздрогнула от раздавшихся совсем близко звуков и обернулась: трое менестрелей в черных одеяниях с нарисованными белой краской костями отплясывали фарандолу и потрясали трещотками. Один из них наигрывал на скрипке заунывную ритурнель.

Все верно, год достиг ноября и праздника Всех Святых. Однако эти постоянные напоминания о смерти действовали угнетающе.

Вернувшись домой, она стала разглядывать портрет Об – в итальянской раме, украшенной резными цветами. Положительно, такое поразительное сходство походило на волшебство.

Но что же все-таки хотел сказать Жоашен?

Жозеф приехал из Тура вечером; он продал половину своей лавки английскому торговцу и был очень доволен сделкой.

Проведя целый час в парильне, он вышел из нее только к ужину. В большую залу он пришел, держа на руках Об, и сразу заметил карты Таро на маленьком столике перед камином. Лицо его осветилось загадочной улыбкой, а взгляд перебегал с карт на Жанну.

– Штерны все же победили, – вполголоса сказал он с едва уловимой иронией.

Она не поняла. Он поставил девочку на пол и налил вина жене, потом себе.

– Жак был большим знатоком Таро.

Видя изумление Жанны, он продолжил:

– Таро служат иллюстрацией числовых Арканов, или тайн. Еврейская Каббала стоит на том, что сефирот, то есть числа, объясняют тайны творения и способ, коим единство порождает множество.

Он всмотрелся в карты, разложенные семью параллельными рядами по три, и продолжил:

– Каждая из этих карт имеет еврейское имя.

– Даже римский папа? – удивилась она.

– Да, папа тоже, пятая сефира. Она носит имя Geburah, то есть "строгость", или Pech'ad, то есть "кара" или "страх".

– Жак никогда об этом не говорил…

– Он знал карты Таро наизусть. Ему не нужны были картинки, чтобы использовать это знание. Я помню, как он прислал мне загадочное письмо, когда встретил тебя в Аржантане в пять тысяч двести одиннадцатом году нашего календаря. Сумма четырех чисел – пять, два, один, один – равна девяти, объяснял он мне, что означает одновременно стадию Тела Тела и Силу женщины. Я понял тогда, что он познакомился с необычной женщиной. Впоследствии он сказал мне, что свято верит в сефирот, ведь именно ты спасла его от смерти… Но каким образом ты научилась читать карты Таро?

Она пересказала ему свои разговоры с Жоффруа Местралем и показала портрет Об. Он нашел его превосходным и точным.

– Местраль напишет еще портрет Деодата, и мне хотелось бы, чтобы он сделал и твой.

Она подумала также, что днем у Местраля вытащила Силу. Мир полон совпадений.

Но совпадение ли это?

В марте 1476 года Франсуа прислал письмо с известием, что Софи-Маргерит произвела на свет еще одного ребенка, на сей раз мертворожденного. Сам он был очень этим расстроен и спрашивал, можно ли ему с женой приехать на несколько недель в Анжер. Он надеялся, что любовь родных и прекрасный анжуйский климат помогут им воспрять духом. Жанна с Жозефом без промедления ответили согласием.

Франсуа и Софи приехали через десять дней, без маленького Жака Адальберта, который остался в Страсбурге на попечении кормилицы. Жанну это огорчило, но у нее были другие заботы: Софи-Маргерит походила на розу, увядшую без воды, а Франсуа почернел от усталости. Словно желая извиниться за свой скверный вид, Софи сослалась на страсбургскую зиму, особенно тяжкую в этом году, Франсуа же упирал на дополнительную работу по отливу трех тысяч литер для печатни в Тулузе. Оба напоминали расстроенную мандолину.

Жанна встревожилась. Жозеф объяснил ей, что каждый из них возлагал на себя ответственность за несчастье, случившееся с Софи-Маргерит.

Жанна старалась как могла их развлечь: из любви к сыну она стала брать у Жозефа уроки немецкого. Оказалось, что Софи-Маргерит изъясняется на вполне приличном французском, хотя и с сильным акцентом. Таким образом, женщины были в состоянии понять друг друга.

На следующий день после их приезда Местраль пришел, как и накануне, писать портрет Деодата. Похоже, судьбе было угодно, чтобы он запечатлел всех членов семьи. Жанна обнаружила, что больше не похожа на свое изображение, сделанное в Милане: это подтверждало речи Местраля об изменчивости лиц – если доводить эти рассуждения до крайности, следовало бы каждый день писать по портрету.

Ни Франсуа, ни Софи-Маргерит никогда не видели художника за работой. Преисполненные любопытства, они заняли места в зале, где мастер пытался справиться как с изменчивостью, присущей всем людям вообще, так и с общеизвестной изменчивостью подростков. В данном случае задача выглядела особо сложной, ибо Деодат в одно мгновение казался мальчиком с невинным лицом, а в другое представал дерзким юношей с вызывающим взором.