Почти серьезно - Юрий Владимирович Никулин

своей старенькой, с облупившейся краской скрипочкой и исполнил три коротенькие музыкальные импровизации. Исполнил так, что зрители слушали затаив дыхание — он играл мастерски. Но самое удивительное для скрипача-гастролера оказалось то, что он услышал фрагменты произведения, ноты которого имели только два человека в стране — он сам и композитор, который написал это произведение специально для музыканта.

Знаменитый скрипач кинулся за кулисы к клоуну и спросил у него с удивлением:

— Где вы взяли эту вещь?

— А сегодня утром, — ответил простодушно Мусля, — в гостинице услышал. Кто-то рядом играл. Мне мотивчик понравился, я и запомнил его.

— Так вы же гений. Это невероятно. Запомнить и по слуху сыграть эту вещь! Невероятно!!! Нет, я должен с вами поближе познакомиться.

После представления в цирке знаменитый скрипач в модном костюме отправился в ресторан с маленьким человеком, одетым скорее бедно, чем скромно.

Три дня после этого Мусля отсутствовал в цирке. Первый концерт скрипача в городе тоже пришлось отменить. Никто не мог найти ни клоуна, ни скрипача. Потом выяснилось, что они три дня играли друг другу на скрипке и никого не пускали в номер, не отвечали на телефонные звонки (чтобы их не беспокоили, знаменитый музыкант заплатил горничной, дежурной по этажу и администратору). Когда играл Мусля — плакал скрипач, когда играл скрипач — плакал Мусля.

Слабовольный человек Мусля. Любил выпить. Это его губило. Всегда есть завистники, готовые на все, лишь бы как-то удовлетворить свое чувство зависти и напакостить другому, человеку более талантливому, более известному, чем они.

Работал в одной программе с Муслей посредственный клоун — музыкальный эксцентрик, дурной человек. Достаточно привести одну из его реприз, и станет понятным, что он собой представлял. Например, он выходил на манеж и говорил:

— Есть рыба большая, а есть маленькая. Большая рыба — большая, а маленькая — тюлька. Есть свисток, а у меня свистюлька. — И артист свистел в свою «свистюльку».

Порой этот клоун выступал и коверным. Придя в цирк и видя, что Мусля трезвый, он ставил ему стакан водки, после чего тот хмелел и не мог работать. Тогда Муслю заменял тот бездарный артист. К сожалению, Алеша не умел отказываться. Он считал, что предлагающему выпить нельзя отказать. Этим можно обидеть человека.

Муслю все любили. Он вызывал к себе доброе отношение. И он всех любил, ко всем относился по-доброму. Со всеми всегда вежливо здоровался — с вахтерами, униформистами, с конюхами, уборщицами. Единственно, кого он держал в страхе, — дирекцию цирка. Он мог сорвать спектакль. Сорвать, потому что слишком много выпил. В его судьбе, как мне кажется, есть что-то общее с судьбой артиста Петра Алейникова. И того и другого сгубила неуемная любовь почитателей, которым, видимо, льстило общение с артистом.

Как-то из Москвы в Минский цирк, где коверным работал Мусля, приехали Местечкин и Байкалов, чтобы отобрать номера для столичной программы. Посмотрели первое отделение. Байкалов в восторге от Мусли.

— Слушай, Марк, этого коверного непременно нужно брать к нам в Москву.

В антракте клоуну сказал кто-то шутя:

— Мусля, а ведь Байкалов с Местечкиным тебя специально приехали смотреть.

Мусля заволновался, разнервничался и кинулся в буфет.

Во втором отделении Муслю как подменили. Он вышел тихой заплетающейся походкой на манеж, постоял, лег на барьер и заснул. Заснул по-настоящему. Униформа унесла его с манежа, и больше в этот вечер он не выходил. Конечно, в Москву его не взяли.

Добрый человек Мусля. Помню, он подарил нам с Мишей несколько трюков, открыл секрет, как из кармана вынуть горящую свечку. Научил нас доставать изо рта бесчисленное количество яиц. Дал рецепт получения газа для надувания воздушных шаров, чтобы они летали.

Невозможно было без улыбки смотреть на Муслю, когда он готовился к переезду в другой город. Обычно артисты упаковывают свой багаж ночью. К утру багаж должен быть готовым к отправке. Мусля ночью, после того как отмечал окончание работы в программе, упаковываться не мог. Утром его будили в гардеробной (он часто после представления оставался ночевать в цирке) и спрашивали:

— Где твой багаж? Мы ведь уже отправляем все на вокзал.

Мусля сосредоточенно смотрел своими голубыми невинными глазами на инспектора манежа, странно моргал и, судорожно хватая все, что попадалось под руки, бросал в свой единственный ящик. Ящик не закрывался. Тогда Мусля, встав на крышку, ногами уминал все вещи. Скрипка при этом ломалась, костюмы мялись, грим вылезал из тюбиков.

А в другом городе он одалживал у кого-нибудь смычок, склеивал свою скрипку, с грехом пополам приводил в порядок костюмы и начинал работать.

Я никогда не видел, чтобы Мусля с кем-нибудь ссорился, на кого-то сердился. Нет, когда его ругали, он все выслушивал и приговаривал при этом одну и ту же фразу:

— Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка, ну не надо, не ругайте. Муслюшка… Ну не надо…

Мне рассказали странную историю о Мусле.

Мусля, работая в Баку, как-то поздно возвращался из цирка. Дул холодный осенний ветер, шел сильный дождь. Мусля, решив переждать дождь, зашел под навес на какой-то стройплощадке. Потом в темноте нашел там теплое местечко и прилег. Ночью просыпается и — о ужас! — не может двинуть ни рукой, ни ногой. Мусля горько заплакал, решив, что его разбил паралич.

Он долго плакал, а потом заснул. Проснулся от странного звука. Тук-тук, тук-тук…

Оказывается, рядом люди стучат ломами и страшно ругаются. Проснувшись окончательно, он увидел, что это рабочие вырубают его из… застывшего асфальта! В цирк он пришел грязным, с остатками битума на одежде. Костюм пропал. Но Мусля не унывал. Смеясь, он всем говорил:

— Вот же как хорошо все кончилось! А я ведь думал, паралич разбил меня.

В историю эту я не очень-то поверил. Но когда работал с ним в Ереване и стал очевидцем еще более странной истории, тогда поверил и в эту.

После представления Мусля, напившись, решил пойти с одним из акробатов посмотреть — такое им взбрело в голову, — как живут люди в Турции. Пьяный акробат убедил Муслю, что Турция находится за горкой, недалеко от цирка. Для храбрости они выпили еще, вышли из цирка, добрели до какой-то горки, легли на землю и поползли в Турцию.

Ползли всю ночь. Выбились из сил и к утру заснули. Днем проснулись. Руки, ноги разодраны. Одежда порвана. Оказывается, они всю ночь ползали вокруг одного пригорка на окраине Еревана…

Когда в цирке Муслю расспрашивали об этом путешествии, он смотрел своими голубыми глазами и жалобно говорил:

— А нам хотелось Турцию посмотреть. Мы бы посмотрели и сразу же