За тридцать тирских шекелей - Данил Корецкий

Водка быстро кончилась, Толик принес еще бутылку – без лимона, но тоже холодную. Они пили рюмку за рюмкой, и Рычаг рассказывал о своей жизни, похоже, ему хотелось поделиться с неожиданным собеседником – так бывает у железнодорожных попутчиков, которые случайно встретились и навсегда расстанутся, а в эту короткую встречу открывают душу и рассказывают друг другу такое, о чем не знают родственники и друзья… Он служит на подводном флоте, но сейчас приехал учиться в Академию ВМФ и год живет здесь, а потом получит хорошее назначение, «если не обманут».

Корабль дадут! – вытаращив глаза, он перегнулся через стол. – Представляешь – корабль! И не буксир какой-нибудь: РПКСН – ракетный подводный крейсер стратегического назначения! Атомный реактор, двадцать баллистических ракет, полгода автономного плавания не всплывая! Вот тогда я им всем покажу! Я их вот так…

Он протянул руку и с силой сжал кулак, так что побелели костяшки пальцев.

– Вот так!

– Кому покажешь?

– Врагам! Завистникам! Всем, кто мне в жизни вредил! Тебе же тоже, небось, вредили?

– Да, вроде нет…

– Обязательно вредили! Просто, ты не знаешь! Враги вокруг нас! Но ты же Граф, тебе бояться некого! А я кто? Друзей тестя немного осталось, ну, помогают, а если что изменится… Тогда мне вместо корабля вот что дадут!

Он снова вытянул через стол руку, на этот раз с кистью сжатой не в кулак, а в кукиш.

Граф умел заинтересованно слушать, ибо это очень располагает людей, он молча кивал, не перебивая, тем более что сам рассказывать о себе потребности не имел, а Рычаг ни о чём и не спрашивал. Поэтому оба были довольны.

Как ни странно, Граф расслабился и почувствовал, что общение людей, которым ничего не нужно друг от друга, обладает определенной притягательностью. В том круге, в котором он вращался, застолья для него были не отдыхом, а работой. Надо было производить хорошее впечатление на другие звенья «золотой цепи», создавать обстановку доверительности, внимательно следить за настроениями сотрапезников, выбирать удобный момент для того, чтобы ненавязчиво задать подлежащий решению вопрос… Обычная цель трапезы отходит при этом на второй план, и только после того, как все разошлись, можно позволить себе выпить и закусить. И, конечно, функция обычного человеческого общения в подобных посиделках отсутствует начисто.

– … родственные связи играют основную роль, – Рычаг продолжал бичевать недостатки кадровой политики военно-морского флота. – Вот ты посмотри, какие у всех руководителей талантливые дети… Через три года после училища он уже командир БЧ[19], да глядишь – внеочередное звание получил! Вот у нас сыночек комфлота…

Граф «отключил звук», и хотя губы Толика шевелились, что сопровождалось энергичной жестикуляцией, слова проносились мимо его сознания. Раньше он отводил душу в дружеском общении с Бернштейном, Охотниковым и Сухомлиновым, хотя и между ними существовала определенная, тщательно скрываемая напряженность. Но постепенно трещинки в отношениях побежали все более явно, с Александром Исаковичем они вообще «побили горшки», а потом случилось то, что случилось и адвокат, с реставратором возложили ответственность на него…

Со временем трещинки все расширялись, а когда он стал директором и резко пошел в гору, дружеские отношения лопнули, как льдина с незадачливыми рыбаками, каждый остался на своем куске и их все дальше относило друг от друга… И тут неожиданно, откуда-то на огрызке военно-морского айсберга выплыл обиженный на весь мир Толик Рычагов, и льдины их одиночества прилипли друг к другу. Это, конечно, эрзац общения, такой же, как суррогат дружбы «звеньев золотой цепи», но в последнее время в жизни появилось много заменителей качественного продукта: цикорий вместо кофе, маргарин вместо сливочного масла, искусственная черная икра вместо настоящей… Эрзац-любовь, эрзац-верность, эрзац-справедливость…

– Валька меня все своим отцом попрекает, – прорвался сквозь невидимую заслонку негодующий голос кавторанга. – Ну да, без него ходил бы в капитан-лейтенантах. Ну, а на ней, дуре, кто бы женился?! Такую кралю, как у тебя, не всякий к рукам приберет, а скандальная колхозница кому нужна?

– Никому! – покачал головой Граф, и Рычаг удовлетворенно улыбнулся.

– Ты мужик головастый! И знаешь, что пахари никому не нужны! Чем больше работаешь, тем меньше тебя ценят. Не так, что ли?

– Так! – согласился разомлевший Граф и подумал:

«А ведь он все правильно говорит! И меня понимает…»

И неожиданно для самого себя сказал:

– А у нас директора убили… В обед… Он себе налил бульон из термоса, тут ему петлю на шею и накинули… Представляешь, я зашел – Семен Семенович холодный, а бульон еще горячий…

Рычаг кивнул.

– Наверное, в термокружку налил…

– Да не в том дело, – поморщился Граф. – Теперь я директор, значит, и меня могут грохнуть в любой момент…

– Нет, подожди! Как «грохнуть»? – Толик гневно взмахнул рукой, будто рубанул шашкой неведомого врага. – Я тебе прапорщика Азарова пришлю, будет охранником! Его недавно из морской пехоты уволили по предельному возрасту. А для прапоров это сорок пять лет. Серьезный мужчина: кулаки – во! Рукопашный бой, огневая подготовка, характер твердый! С ним к тебе вообще никто не подойдет! А он как раз работу ищет!

– Отлично, Толик, присылай!

Переполняемые чувствами, они пожали друг другу руки. Так началась их эрзац-дружба.

И вот теперь Рычагов стоял перед ним с импортной выпивкой и закуской.

– Так что скажешь, Феликс, на моё предложение?

Юздовский улыбнулся еще шире.

– Нет возражений! – четко ответил он.

И улыбка, и ответ были искренними: Граф томился от одиночества. Виолетта еще вчера уехала в город «навестить маму» и повидаться с подружками. И хотя Феликс догадывался, что мама – только предлог, но искренне надеялся, что, кроме Верки и Томки, в ее плане встреч никто не стоит.

Охранник, которого рекомендовал Рычагов, – отставной прапорщик морской пехоты Азаров, был человеком суровым и немногословным, он исправно нес службу: регулярно обходил периметр, чистил полуавтоматическое ружьё «МЦ 21–12», быстро и точно выполнял указания, которые воспринимал, как приказы командира.

Но рассматривать его как собеседника было совершенно невозможно, а как собутыльника – запрещено всеми уставами сторожевой и караульной службы, и противопоказано обычной логикой. Впрочем, если бы даже Виолетта осталась дома, на интеллектуальное общение с ней рассчитывать приходилось ещё меньше, чем на бывшего морпеха. А другие формы общения, при всей их приятности, являлись для Юздовского столь же притягательными, как мёд для пасечника.

Поэтому появление разговорчивого и со вкусом пьющего кавторанга меняло дело коренным образом.

– Только придется тебе на стол накрыть, – сказал Граф. – Я этого не умею. Глянь, что там есть в холодильнике…