Позволь мне солгать - Клер Макинтош

– И у тебя не хватало времени на подругу, у которой не было денег. Подругу, которая разговаривала совсем не так, как твои новые друзья. Которая не пила шампанское и не разъезжала в роскошном авто.

– Все было не так.

Но мама опускает голову, и на мгновение мне становится жаль Алисию, потому что мне думается, что именно так все и было. Именно так. И, как и в случае с папой, мама слишком поздно поняла, что она натворила. С моих губ срывается какой-то звук – не то всхлип, не то вздох. Мама смотрит на меня, и мои мысли, должно быть, отражаются на моем лице, потому что она, дрогнув, словно безмолвно молит меня о прощении.

– Отпусти Анну и Эллу. Они тут вообще ни при чем, – обращается она к Лоре.

– Очень даже при чем, – безрадостно смеется та и скрещивает руки на груди. – Деньги – у них.

– Сколько тебе нужно? – Я не собираюсь тянуть время. Она получит, что хочет.

– Нет! – кричит мама. – Это деньги тебе на будущую жизнь. На Эллу. Как ты думаешь, почему я сбежала? Лора бы все забрала! Может, я и заслужила такую судьбу, но не ты.

– Мне плевать на деньги. Пусть забирает. Я переведу на ее счет столько, сколько она захочет.

– Все намного проще, – Лора улыбается.

У меня мурашки бегут по спине, волоски поднимаются на затылке.

– Если ты просто отдашь мне все свои деньги, люди начнут задавать вопросы. Билли, Марк, чертова налоговая, в конце концов. К тому же мне придется верить, что ты будешь держать рот на замке. А если я чему-то и научилась после всей этой истории, так это тому, что верить никому нельзя.

– Лора, нет…

Я смотрю на маму. Та качает головой. Она что-то поняла. Что-то, чего я пока не понимаю.

– Все будет выглядеть так, словно я явилась сюда спасти тебя и Эллу. Марк позвонил мне по поводу того, что вечеринка отменяется, и сообщил, куда ты поехала. Интуиция подсказала мне, что тебе угрожает опасность. Шестое чувство, понимаете? – Она широко распахивает глаза, играя эту роль, поднимает ладони, растопыривает пальцы на левой руке. – Но, когда я приехала, было уже слишком поздно. Кэролайн уже застрелила вас обеих. И покончила с собой. – Уголки ее рта опущены в притворной скорби. – Ты видела завещание Кэролайн? Ты же была там, когда его зачитывали. «Моей дочери, Анне Джонсон, я завещаю все свое движимое и недвижимое имущество, которым буду владеть на момент смерти». – Она цитирует мамино завещание, точно выплевывая слова.

– Мама тебе тоже завещала деньги, – вставляю я. – Не целое состояние, конечно, но крупную сумму, которой мама почтила свою долгую дружбу с Алисией и выполнила долг крестной.

Но Лора, точно не слыша меня, продолжает цитировать:

– «В том случае, если Анна умрет до вступления в силу данного завещания, право на наследование всего моего движимого и недвижимого имущества переходит моей крестнице, Лоре Барнс».

– Слишком поздно, – говорит мама. – Завещание вступило в силу, Анна уже унаследовала мое состояние.

– Да, но ты ведь не мертва, верно? – Лора улыбается. – Юридически деньги все еще принадлежат тебе. – Она направляет на меня дуло пистолета, целится.

Кровь стынет у меня в жилах.

– Если Анна и Элла умрут до тебя, все твое наследство достанется мне.

Мюррей

«Букет ноготков».

Сара догадалась бы раньше. Она заметила бы это название, обратила бы на него внимание, чего в свое время не сделал Мюррей. Сара бы остановилась, прочла бы эти два слова вслух, порассуждала бы.

«Какое ужасное название для салона красоты».

Он представил себе, как она стучит пальцем по странице записной книжки, куда Маккензи тщательно переписал данные всех присутствовавших в тот момент, когда полиция сообщила семье известие о самоубийстве мужа Кэролайн.

«Лора Барнс, администратор в салоне “Букет ноготков”, крестница».

«Терпеть не могу, когда фирмы используют каламбуры в названии… – Мюррей столь отчетливо представлял себе слова Сары, словно она ехала рядом с ним в машине. – С тем же успехом могли бы назвать салон “Пышные ноготки”. А что, ногти упоминаются, да и звучит броско. Но все равно отвратительно. Распушили девки ноготки…»

Маккензи рассмеялся, но тут же осекся. Если разговор с самим собой – это первый симптом безумия, то как расценивать воображаемые разговоры?

И все равно – Сара бы запомнила это название. А если бы она поговорила об этом с Мюрреем, он бы тоже запомнил. И потом, выходя из дома Дайан Брент-Тейлор и раздумывая, кто же назвался ее именем, Маккензи сразу бы обратил внимание на рекламную листовку салона красоты на доске – и связал бы название салона с бывшим местом работы Лоры Барнс.

Маккензи знал, что изобретать правдоподобную жизненную историю другого человека на удивление сложно. Он, бывало, посмеивался над арестованными подростками, детьми состоятельных родителей, которые безуспешно пытались измыслить что-то вразумительное, пугаясь собственной лжи, словно кролик, пойманный в луч фар. Они всегда назывались либо своим вторым именем, либо именем одноклассника, либо соседа.

Лора запаниковала. Она, наверное, вообще не рассчитывала, что у нее спросят имя, думала, что позвонит в службу спасения, сообщит о самоубийстве и на этом все закончится. «Как вас зовут?» Мюррей представил себе диспетчера, принимавшего звонок: гарнитура на голове, пальцы замерли над клавиатурой. И Лору: как она стоит на скале, ветер искажает ее слова. В голове пусто. Только не Лора. Она не Лора. Она…

…клиентка из салона красоты. Первое имя, пришедшее ей на ум:

«Дайан Брент-Тейлор».

Почти сработало.

Маккензи свернул на свою улицу в половине двенадцатого. Как раз хватит времени, чтобы найти тапочки, открыть шампанское и плюхнуться на диван смотреть новогоднее музыкальное шоу Джулса Холланда и приглашенных им исполнителей. А в полночь, когда они встретят Новый год, он скажет Саре, что не вернется на работу. Выйдет на пенсию и де-юре, и де-факто. На этот раз – окончательно. Мюррей вспомнил старого детектива-инспектора, отработавшего тридцать лет в полиции и потом оставшегося на службе еще на десять. «Женат на работе», – говорили о нем, хотя дома его ждала жена. Маккензи ходил на его прощальную вечеринку – когда детектив все-таки решил уйти. Старик рассказывал, что мечтает посмотреть мир, выучить новый язык, заняться гольфом. А потом он умер. Скончался на месте. Ровно через неделю после того, как сдал свой значок.

Жизнь слишком коротка. Маккензи хотел насладиться ею в полной мере, пока он еще не стар и у него хватает сил.

Две недели назад он чувствовал себя вымотанным, и возможность пользоваться пенсионным удостоверением в автобусе казалась вполне заслуженной, но сегодня, даже в столь поздний час, после такого тяжелого дня, к нему словно вернулась былая молодость.