Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

рукавицей о рукавицу – взлетела снежная пыль.

Весть мигом облетела весь поезд, дорожный народишко побежал к передовым. Скука в пути от века беда, а тут развеять сулят!

Люди уже бились об заклад, громко сравнивали соперников.

– Укатай подъёлочника!

– Не выдай, Петеряга.

– За наши сусала, в кружале мятые!

– За слёзы предков, за раны храброго Ойдрига!

«Я царь, – одумался Светел. – Кого побеждать решился? Не стану бессчастить, вровень приду…»

Голос Кербоги без усилия взрезал общий гвалт:

– Поймали дикомыта на лыжах!

Зубоскалы глумливо отмолвили:

– Твоему дикомыту полста шагов выпередки впору просить.

– Девку тискавши, мигом задохся и тут недолго протянет.

«Девку?.. Какую девку? Кто сказал?»

– Дикомыт две стёжки топтал, так и дальше пойдёт?

– Посмеешь конаться, скоморошек, за своего молодца?

– А посмею, да и кон заберу.

Пришёл хозяин поезда. Вылез из жилых саней, харя в руках, тёплая повязка через плечо, мы, мол, дикоземские, видали мы ваши стужи! Светел опять едва про всё не забыл, впился взглядом. Русая молодая бородка, глаза… «Вправду золотая искра во взгляде? Помстилась? Злат Новожил! Да… Аодх Светел…»

– О чём, дружина, шумим? – спросил Коршакович.

– Да вот Петеряга с дикомытом тягается, кто злее тропит.

Злат усмехнулся:

– Забыли, дружина, каково с дикомытами ристать на снегу?

– Так Петеряга, кровн… батюшка, не был притомным. Он к нам от Коржавищ пристал.

– Ты, друже, нынешнего дикомыта с тем не равняй.

– Тот был тайный воин Владычицы, а этот…

«Тайный воин? Дикомыт? Сквара?!»

Светелу вновь стало десять лет от роду. И атя Жог впрягал в сани мудрого Зыку, а они с братом тропили. Ну то есть это Сквара тропил, а младшенький сопел и пыхтел, притворяясь, что от него тоже есть толк…

– Этот, сказывают, витязь.

– Да ну. Мы его с мечом не видали.

– И в кружале не воевал, как люди воюют.

– Точно баба толкался.

Ристатели уже стояли опричь всех, у черты, проведённой в нетронутом целике. Кто-то обегал стороной, чтобы приветствовать победителя у болвана.

– Сотвори добро, новожилич, – непослушным голосом попросил Светел. – Поведай, что за тайный воин вам памятен? Как хоть звали его?

«Не притомный, но должен же знать…»

Петеряга ответил весело и легко:

– Одна у меня забота – всяким правобережникам счёт вести.

Светел молча сжал зубы. «Я те дам вровень. Стопчу…»

Кровнорождённый, как полагалось знатнейшему, вышел вперёд.

С силой метнул оземь рукавицу, давая состязателям волю.

Новожиличи заулюлюкали, засвистели. Они загодя торжествовали, веруя Пятеряге.

Однако у Светела, почуявшего ниточку к брату, выросли крылья. «Не хвались, что силён! Встретишь более сильного!» Спуск сам летел под кованые лапки, на десять шагов новожилича у Опёнка было пятнадцать. Пока из-под ноги опадал снежный прах, целик хрустел уже в сажени впереди.

«А не зли праведных!»

Светел впервые думал так о себе и не сознавал этого.

Встречавшие у болвана поскучнели, притихли.

В самом низу раздолья, где когда-то был брод через широкий ручей, Светел оглянулся. Петеряга ломил за ним во всю мочь, бешено грёб рукавицами воздух. «Куда тебе, увальню, день грядущий ловить!»

Вот новожилич бросил руку к лицу, отчаянно сдёрнул повязку, взялся за харю…

Светел вспомнил красную пену на губах Кочерги. Окликнул в треть голоса:

– Если удам, про тайного воина расскажешь?

– Расскажу!.. – с мукой прохрипел Петеряга.

– В том слово даёшь?

– Даю!..

Светел снова показал ему тыл и пошёл хрумкать настом, слушая, как приближается рычащее, загнанное дыхание. Стал бы Сеггар корить за намеренный проигрыш? Латной рукавицей по рёбрам, валенком пониже спины? «Всё приму, воевода. Мне смеются пускай. А нашим и витяжеству… зашибу!»

Всё же особой щады он Петеряге не дал. Выпустил, надсадно стонущего, вперёд у самого болвана. Да и то – на полснегоступа. Новожилич сделал ещё шаг, закатил глаза и свалился. Встречавшие бросились – живой ли? Светел в тревоге прислушался к огоньку Петеряги: «Нешто совсем уморил…» Нет, огонёк гаснуть не собирался, так, слегка присмирел. Светел высоко выпрыгнул, разворачиваясь на лету, и побежал обратно. Не по растоптанному, по целику. Тропил добавочный след, вымещал недовольство, гнездившееся в душе.

Встретили его, конечно, прибаутками:

– Под горку скакал, на горку не взнял!

– Это тебе не девок мять, дикомыт!

– Иди себе, со скоморохами во гусли играй!

Голоса звучали пустовато. Все видели, как Петеряга у болвана едва оживал, пробовал сесть. И как прибежал назад Светел, тоже все видели.

– Много проиграл, дядя Кербога?

«Всё воздам, кошель не оскудел ещё…»

– Я распоясан людьми, но перед Небом я жрец, – величественно ответил Кербога. – Могуч был соблазн, однако я устоял, избежав не только убытков, но и греха. Ибо хмурит брови Владычица, когда её искушают!

Петеряга не показывался до вечера. Как уложили его, иссякшего, в сани, подъехавшие к болвану, так в них и отлёживался. «Негоже царю гнать подданного без меры. Разболеется, чья вина будет?» Светел издали присматривал за огоньком Петеряги. Осторожно храбрил, чтобы Новожилов работник встал поскорее.

Да и рассказал про тайного воина, как обещался…

На другой день стужа ослабила хватку, пошёл тихий снег. Закалённый Кербога откинул с головы куколь:

– Вот так поймёшь, ребятище, что за счастье просто вольно дышать…

Петеряга вылез наружу и пошёл своими ногами, только тропить его не пускали. Светел при виде соперника встрепенулся, ожидая исполнения слова, но вчерашний герой к нему не спешил. Держался в гуще своих, избегая уединения. На Светела если взглядывал, то искоса, мельком.

К полудню до честного Опёнка стало доходить. «Я дурак. Бороду отрастил, а всё в людях совести чаю!»

Он не мог наводить морок, как симураны, но тихо подбираться умел лучше многих. Он подстерёг Петерягу возле крайних саней, когда тот возвращался к поезду, исправив нужду. Вырос перед ним, заставив шарахнуться:

– Ну?

– Чё нукаешь? – буркнул тот. – Сперва запряги.

И с привычной наглостью уставился прямо в глаза. Светел тихо спросил:

– А будто не запрягу?

Петеряга моргнул, отвёл взгляд, но не сдался:

– Что заречным обещано, то ветер унёс!

Светел молча пошёл на него. «Кого облапошить надумал? Праведного?» Слова кончились. Легче лёгкого было придушить Петерягин огонёк… чтобы полз, корчился и молил, исповедуя всё, что Светел хотел вызнать…

«Нет».

Прозвучало не мыслью от разума. Внутренним чувством, идущим из глубины. От внутренней правды. Что будет, если попрать её, Светел не знал. Наверно, мало хорошего. Подробнее он и знать не хотел.

Петеряга же приметил, как шевелились его рукавицы, сплачиваясь в две цепные чекуши… Испугался, заорал во всё горло:

– Наших бьют!

Сани меж тем проехали, явив стайку новожиличей с хозяином во главе. Оглянувшиеся обозники бросились спасать своего.

– Дикомыт за оплошку поквитаться пришёл!

– Нет веры злому народишку!

– В кистени, братцы!

Так Светел до Петеряги и не добрался. На него насели скопом. «Я вам, значит, точно баба толкался…» Как водится в драке, дальше думало тело, а память сохранялась единственная: не убить. Самого храброго Светел пустил мимо себя, не забыв добавить ногой. С разворота нырнул под руку второму, всаживая локоть под дых. Сгрёб третьего, впрямь тянувшего из рукава кистень. Швырнул на четвёртого…

– А ну, уймись! – рявкнул на своих Злат, и в его голосе была власть царской крови. – Ты тоже угомонись, вихорь! – обратился он