Нахимов - Наталья Георгиевна Петрова

входила в 41-й экипаж, которым командовал Нахимов, и ради праздника он просил у Корнилова разрешения дать команде по чарке водки. Корнилов позволил, но просил и ему разрешить сделать такой же подарок команде «Двенадцати апостолов» — своего бывшего корабля. Так они, можно сказать, поквитались по-братски.

Матросам своей эскадры Нахимов разрешил сойти на берег, но в город не отпустил, приказал быть около кораблей — время военное. Тогда завели правило: после захода солнца все команды должны быть на своих кораблях. Вечером делали перекличку и рядом с пушками раскладывали все принадлежности к бою, держали в готовности команды из абордажных стрелков. Пароходы были готовы быстро развести пары для возможной буксировки кораблей.

Вечером на берегу разговаривали два матроса.

— Хорошо у нас на «Константине», работы немного, — говорил один, — не то что у вас на эскадре.

— Зато у нас веселее и вольготнее, — отвечал другой. — Нахимов с нами христосовался и даже яйца с матросами катал! А у вас на эскадре никто и не смотрит на нашего брата. Да и качели по его милости устроили. Дай Бог ему здоровья!

— Скажешь тоже, качели! Нас вон в город пустили, а вам только по берегу и разрешили гулять. А что тут делать-то, на пустом берегу?

— Так и на пустом берегу веселье: хочешь — оркестр слушай, хочешь — на качелях качайся, для женатых палатки на берегу поставили. Не только мы, Нахимов и сам в город не ездил, по пустому берегу гулял, кого знакомых встречал — здоровался да христосовался.

Опасения Нахимова были обоснованны — со дня на день ожидали появления вражеской эскадры. 17 апреля увидели в десяти милях неприятельский флот: 19 кораблей, фрегатов и девять пароходов. Ближе всех подошёл винтовой пароход «Агамемнон» с известным в Севастополе Э. Лайонсом, теперь он вместе с лордом Джеймсом Дандасом был назначен командующим британскими морскими силами. Заглядывали англичане и в Евпаторию — похитили каботажные суда и пьяного таможенного чиновника, выехавшего осмотреть их корабли. «Теперь вся армада удаляется к W (западу. — Н. П.), вероятно, набрали материала для газет»280, — едко заметил Корнилов.

Несколько дней корабли союзников крейсировали вдоль берега, пока не случился инцидент: «Тигр», один из лучших английских пароходов с мощностью машины в 500 лошадиных сил, 30 апреля близ Одессы сел в тумане на мель. С берега заметили, быстро перевезли орудия и расстреляли пароход. Капитан Гриффорд, 24 офицера и 200 матросов сдались в плен, английские корабельные флаги отправились в качестве трофея в Петербург. Когда попытались снять пароход с мели, чтобы забрать в качестве призового, на помощь ему подошли два других англичанина, и «Тигр» пришлось сжечь.

Нахимов и Рейнеке, встретившись на берегу, живо обсуждали случившееся. Было начало мая, погода стояла тихая, солнечная, над белой и розовой пеной цветущих яблонь, груш, алычи гудели рои пчёл, всё располагало к миру и покою. Но два старинных приятеля за чаем и вином говорили о вещах совсем не мирных.

— Я думаю, нужно было посадить на пароход человек 20 артиллеристов и 100 солдат под управлением флотского офицера, — говорил Рейнеке, — тогда они выстрелами не подпустили бы англичан. Так и «Тигр» бы спасли, и другие пароходы повредили.

Павел Степанович покачал головой и поставил чашку на стол.

— Я бы на месте Гриффорда не так поступил.

— И что бы ты сделал?

— Я бы приказал спустить шлюпки на воду и ушёл бы в море. Там можно встретить своих и спастись. А пароход приказал бы сжечь.

Рейнеке подлил в рюмку друга его любимой малаги.

— И чего бы ты добился? Пароход и так сгорел.

— Чего-с? — Нахимов покраснел (он всегда краснел, когда горячился). — Пароход под своим флагом погиб бы, и команда избежала бы позорного плена! Горько уничтожать дело своих рук, в которое изрядно труда и времени вложил-с, да что же делать.

Рейнеке посмотрел на друга: «Как это похоже на Павла! Трусость ему больше всего ненавистна».

— Ты что же, и свою любимицу «Силистрию» мог бы потопить? — Он еле заметно усмехнулся, подначивая Павла Степановича.

— Эх, Миша! Если надо будет, и «Силистрию» затопим, чтобы Севастополь спасти. Да-с! — Нахимов посмотрел на Рейнеке и неожиданно рассмеялся. — К тому же она изрядно ветхая, совсем как мы с тобой!

Долго ещё друзья обсуждали гибель «Тигра» и другие происшествия на Чёрном море; обоим было жаль погибший пароход, его можно было бы использовать — своих пароходов очень не хватало. Кстати, старший лейтенант с «Тигра» Альфред Ройер оставил записки о своём пребывании в русском плену, в которых отметил доброжелательность и милосердие русских. Когда их конвоировали от порта, прохожие из сострадания покупали и раздавали им пирожки, хлеб, вино. Позже пленным позволили писать друзьям и родным, что стало для них «источником многих радостей». Недостатка в еде они не знали — «всё было в изобилии и отменного качества»; днём выходили гулять на лужок «подышать прохладой, попить и покурить»281.

Иностранные газеты в те дни выражали недовольство нерешительностью и осторожностью своих флотов. Нахимов читал в «Таймс», как один из лордов-заседателей Британского адмиралтейства жаловался на заседании парламента, что не может пройти по улицам Лондона, «чтобы кто-нибудь не обратился ко мне с вопросом о Балтийском или Черноморском флоте». Русские газеты перепечатали сообщение «Сан», где объяснялось, почему соединённые флоты отступили от Одессы: «опасались нападения со стороны адмирала Нахимова, которое поставило бы их между двух огней»282.

Журналисты обвиняли в нерешительности не только англичан и французов, но и Нахимова: мол, сильнейший русский флот под его командованием боится выйти из Севастополя. Нахимов огорчился, прочитав эту статью, перепечатанную в «Русском инвалиде», тем более что обвинение было несправедливо. Во-первых, Нахимов командовал не всем Черноморским флотом, а одной эскадрой, вторая находилась под начальством Корнилова, и все вопросы решал главнокомандующий сухопутными и морскими силами в Крыму князь А. С. Меншиков. Во-вторых, весь Черноморский флот на тот момент состоял из четырнадцати линейных кораблей, семи фрегатов и шести колёсных пароходов, тогда как англо-французский флот, вошедший в Чёрное море, насчитывал 33 линейных корабля, 17 фрегатов, 39 пароходов, в том числе 19 винтовых. Планы дать сражение, конечно же, в Севастополе обсуждали; эмоциональный и горячий Корнилов предлагал Нахимову выйти с его эскадрой в море: если встретит неприятеля слабее, сразиться, если сильнее — уйти в Севастополь под защиту батарей. Нахимов и сам всегда предпочитал решительные действия, но в данном случае