Сын Сталина - Борис Орлов

– Вот это – очень хорошее оружие, – произнес Вождь, снова взяв в руки пистолет-пулемёт, – простой, эффективный, технологичный. А что у вас с автоматическим карабином, товарищи?

Симонов встал и подал Иосифу Виссарионовичу свой автомат. Странного вида – ствол и приклад составляли одну прямую линию, он был ещё откровенно сыроват. Хотя на полигоне показал себя совсем неплохо.

Сталин придирчиво оглядел странное оружие со всех сторон, приложился, словно собираясь стрелять. Затем снова отложил автомат за ширму и принялся расспрашивать о крупнокалиберном пулемете. Фёдоров встал, одернул гимнастерку и принялся докладывать, но краем глаза всё же следил за удивительной ширмой.

Вождь просмотрел чертежи, выслушал пояснения, затем пообещал съездить на полигон, а в конце, прочитав очередную записку, хмыкнул и сказал:

– Ну что же, товарищи. Работа проведена серьёзная, результаты – удовлетворительные. Хотя есть мнение, что у автоматического карабина приёмистость – не вполне… Но, подчеркну: в целом результаты удовлетворительные. Хорошие результаты.

Фёдоров сидел словно доской ударенный. Откуда Вождь знает такие термины?! А Сталин тем временем продолжал:

– Сейчас, товарищи, пройдите в канцелярию. Вам следует получить приглашения на новогодний банкет в Кремль: вы все приглашены.

Оружейники вышли из кабинета, переводя дух и вытирая со лбов выступивший пот: не так уж легко общаться с Первым человеком государства.

Минут через двадцать они уже шли из канцелярии, получив пригласительные билеты на себя и членов своих семей. Дегтярёв, оживленно жестикулируя, доказывал Симонову, что в конструкцию автоматического карабина необходимо внести некоторые изменения и дополнения, но Сергей Гаврилович слушал своего коллегу с видом отрешённым и задумчивым – переваривал замечания Сталина по самозарядной винтовке. Внезапно прямо навстречу им вышли Иосиф Виссарионович с каким-то пареньком-подростком.

– Вот, Саша, а это, – Иосиф Виссарионович указал на оружейников, – наши Левши. Блоху не подковывают, но оружие создают самое лучшее. Познакомьтесь, товарищи, мой сын – Александр Сталин.

Оружейники назвали себя и пожали протянутую юношескую руку. Фёдорова точно молнией ударило, когда его ладонь стиснули тонкие, но неожиданно сильные пальцы, перепачканные оружейной смазкой.

Отгремели январские праздники и снова потекли трудовые будни.

Семнадцатого января в переполненном Кремлевском зале царила напряжённая тишина. Давно здесь не было такой аудитории: маститые Григорович, Поликарпов, Туполев, молодые Лавочкин, Сухой, Яковлев, Четверухин, Гудков и ещё многие другие, словом – весь наличный состав советской авиаконструкторской мысли. Отдельной группой расположились приглашенные итальянцы: Джузеппе Габриелли, Джованни Пенья, Алессандро Маркетти, Челестино Розателли и ещё несколько человек. Вместе с ними сидели и «красные бароны» – Роберт Бартини, Вильгельм Мессершмитт, Эрнст Циндель и Эрнст Хейнкель. Ещё чуть в сторонке обосновались двигателисты: Люлька, Климов, Шевцов, Микулин, Стечкин, Чаромский и Ханс-Иохан фон Охайн. А кроме ведущих конструкторов и их замов, в зале сидели начальники конструкторских отделов и бригад.

Из совещания выпали лишь конструкторы вертолётной техники – их уже объединили приказом СНК в одно конструкторское бюро и выдали техническое задание.

А над собравшимися витала атмосфера нервозности, медленно, но верно приближавшаяся к тихой панике. Главный вопрос – «Зачем нас здесь собрали?» – пока оставался без ответа. Но это бы ещё полбеды: собрать могут, к примеру, чтобы поздравить с успехами, поставить новые задачи, наконец, просто для обсуждения развития самолётостроения с учётом объединения двух социалистических стран в один союз. Всякое может быть, вот только одно «но». Одно, но очень веское и солидное: Микоян, работавший с Поликарповым, поведал в курилке, что последние восемь месяцев Николай Николаевич во время рабочих обсуждений всё чаще и чаще вдруг замирает на полуслове, молчит, а потом машет рукой и бурчит что-то вроде: «Ну, это всё не так важно…» А после в его кабинете находят обрывки чертежей и эскизов каких-то невероятных аппаратов и листки, исчерканные непонятными формулами. То есть формулы-то как раз понятные – непонятно только, к чему они могут относиться…

– И на что эти аппараты похожи? – поинтересовался Александр Яковлев. – Истребители или бомбардировщики?

– Я тебе сейчас набросаю, Саша, а ты уж сам решай, что это такое, – ответил Микоян, и, вырвав листок из блокнота, несколькими штрихами изобразил нечто стремительное. – Вот. Если ты сможешь ответить, истребитель это или бомбовоз – мы тебе всем КаБэ в ножки поклонимся.

Яковлев недоуменно повертел в руках рисунок, а потом с апломбом заявил:

– Ни то и ни другое. Оно вообще не полетит!

– Правда? – ехидно поинтересовался Томашевич. – Совсем-совсем? Ни при каких условиях? – он уже видел эскизный проект реактивного «Дорнье», и хотя говорить об этом ему категорически запретили, это не мешало в открытую потешаться над менее информированными товарищами.

Яковлев не любил Дмитрия Людвиговича, и тот платил ему взаимностью. Томашевич был из конструкторов «старой школы» и с некоторым пренебрежением относился к «молодым да ранним», полагая их «безграмотными авантюристами». Александр же Сергеевич, как представитель тех самых «молодых да ранних», утверждал, что «старая школа» – это сборище троглодитов от авиации, которым уже ничего нового не выдумать.

– Ни при каких реальных условиях, – жестко заявил Яковлев, нажав на слово «реальных». – А если у вас, товарищ Томашевич, есть возражения, то готов поспорить… – и он ещё раз посмотрел на рисунок, теперь уже более внимательно. – При таком профиле крыла скорости должны быть такие… такие.

– А разве они в принципе недостижимы? – поинтересовался Михаил Михайлович Пашинин, заместитель Поликарпова. – Я слышал, что недостижимы только скорости, превышающие скорость света. Но этот красавец вроде как и не должен летать быстрее света, а?

Пашинин, несмотря на молодой возраст, был сторонником «старой школы» и «короля истребителей», так что ничего иного, кроме ехидства, Яковлев от него и не ожидал. Хотя в этом зале только итальянцы были не в курсе того, что Яковлеву симпатизирует САМ. Хозяин.

– Очень интересно, – хмыкнул сидевший рядом с Яковлевым совсем ещё юный зять Михаила Кагановича Сильванский. – А вы, уважаемый товарищ, вслед за товарищем Томашевичем готовы народные деньги переводить на странные эксперименты? По достижению самолётами скорости звука, так, что ли? – скорчил он презрительную гримасу. – Ничего у вас не получится, дорогие товарищи: концы лопастей винта войдут во флаттер – и пиши пропало. Я это ещё на втором курсе выяснил, а у вас, вероятно, как у Сантос-Дюмона: «Самолёты не поддаются расчетам, так же как музыка или живопись»[17]?