Замужняя невеста - Лариса Кондрашова

— Жан, ты как маленький! — возмутилась Соня. — О чем ты думаешь? Мы находимся неизвестно где, плывем неизвестно куда…

Люди увлеченные, как поняла она, не всегда могут трезво оценивать происходящее. Для них главное — их дело, а там хоть трава не расти!

Шастейль вовсе не смутился ее наскоком, а стал проявлять даже нетерпение.

— Давай‑ка, Софи, садись на весла и греби к берегу.

Соня хотела было отказаться, но в последний момент одернула себя. Какие могут быть счеты в их положении! Не думала же она, что сможет не принимать участия в таком деле, как гребля, на всем их пути к спасению.

— Но я тоже не знаю, где он, этот берег! — все же с невольным раздражением пробурчала она.

— Это ничего. Помнится, ты рассказывала, что у некоторых твоих бабок проявлялся недюжинный талант ясновидения.

— Рассказывала, но я же, если ты помнишь, и сокрушалась при этом, что меня Всевышний никакими талантами не наделил.

— Кто знает, — сказал Шастейль загадочно, — а вдруг именно теперь, когда тебе угрожает опасность, знания предков проснутся… В сложных ситуациях, когда идет речь о жизни и смерти, человек оказывается способным на поступки, которые в обычной жизни ни за что не стал бы совершать… Садись на весла, Софи, и не спорь! Я хочу наконец посмотреть, что у Мари с лицом.

— Да я и грести‑то не умею, — сказала она, но ее никто не услышал. Вернее, на ее слова не обратили внимания.

Ничего не оставалось, как пробраться на место гребца и для начала просто посидеть там, приноравливаясь к кажущимся неподъемными веслам.

Соня осмотрела море от горизонта до горизонта — никакого знака, указания свыше, — казалось, все части света потеряли вдруг свои направления и слились в некий круг или пятачок, в котором находилась их лодка, чтобы не стоять на месте, а передвигаться по кругу, в зависимости от того, куда направлен нос лодки…

Тогда она задала себе мысленный вопрос, где земля, и на мгновение ушла в себя: чем черт не шутит, Жан может оказаться прав. Ничего внутри не отзывалось на ее молчаливый вопрос.

Но стоило Соне взяться за весла и неуклюже приподнять их, глубоко погружая в воду, как то ли из глубины моря, то ли откуда‑то с неба к ней пришло озарение: берег там!

Она с трудом развернула лодку и, стирая кожу на нежных ладонях, стала грести в сторону этого «там».

Прошло довольно много времени, пока Соня наконец освоилась и перестала дергать весла и погружать их слишком глубоко. И плескать ими, обдавая брызгами сидящих на корме товарищей по несчастью.

Словом, когда дело наконец пошло на лад, она смогла обратить внимание на то, чем занимался в лодке доктор Жан Шастейль.

«Ну понятно, голодной куме все хлеб на уме», — с усмешкой подумала Соня и очень своим мыслям удивилась. Потому что подумала‑то она по‑русски и тут же перевела свою мысль на французский язык, как будто в голове ее сидел кто‑то второй, отличный от первого человек.

Вот так она потихоньку и превращается и не во француза, и не в русского, а непонятно в кого. Как говорила покойная маменька, «пошел к куме, да засел в тюрьме!»

Между тем Жан Шастейль, заставив Мари умыться морской водой, намочил небольшой кусок оторванного от собственной рубашки полотна и осторожно протирал девушке лицо, смывая с него засохшую кровь и что‑то при этом приговаривая.

Княжна на минутку прекратила грести и прислушалась.

— Всевышний услышал мои молитвы, не испортил мою работу. Здесь болит? Ничего, пройдет, а вот здесь ты потерпи немного, разгладим эту припухлость… Еще несколько дней, сойдут твои синяки, и будешь ты у нас снова красавицей.

Соня услышала, как прыснула Мари — странно, с доктором она в момент становилась другим человеком, даже будто кокетничала, чего за ней в другое время Соня не замечала.

— Не помню, чтобы я была красавицей, — проговорила та, — но вам виднее.

А на самом деле их общение слишком затягивалось, в то время как руки княжны начинали всерьез болеть, так что она, глядя на них, невольно застонала, чем привлекла наконец внимание Шастейля.

— О, Софи, у тебя уже кровавые мозоли. Прости, я увлекся. И эта моя глупая затея насчет того, что ты почувствуешь нечто свойственное особо одаренным людям… Они безошибочно определяют части света, находят в песках воду… Я подумал, что вдруг к тебе придет некое озарение… насчет берега…

— И ты не ошибся, Жан! — вскричала Соня и так резко поднялась с сиденья, что чуть не опрокинула лодку.

— Ты хочешь сказать, что почувствовала… что знаешь, где берег?

— А куда, по‑твоему, я гребла?

— И куда?

— Да к берегу же!

— Ну, это ты брось! — недоверчиво произнес Шастейль. — На дворе у нас, хвала Господу, тысяча семьсот восемьдесят шестой год, ведьм мы всех пережгли еще два века назад…

— Варвары! — фыркнула Соня.

— Скажи теперь, что ты слышала мычание коров.

— Чего не слышала, того не слышала, — сказала Соня. — Но разве не ты только что уговаривал меня вспомнить о даре предков и поднатужиться, увидеть за много миль отсюда берег земли?

— Так он все же за много миль отсюда? — уныло протянул Жан.

— Я этого не говорила. Могу даже сказать точнее: если ты будешь посильнее налегать на правое весло, мы доплывем до него гораздо быстрее.

Внезапно что‑то выскочило из воды и, пролетев над Сониной головой, плюхнулось прямо в воду. Княжна от страха завизжала самым неподобающим образом.

— Не бойтесь, госпожа, — тронула ее за руку Мари, — это всего лишь летающая рыба.

— А разве такие бывают? — переведя дух, спросила Соня.

— Конечно, бывают, — ответила Мари. — Когда вы… лежали там, на палубе, я стояла у борта и много их видела. А еще один матрос выловил из моря какого‑то водяного паука, такого здорового да страшного…

— Паука? — содрогнувшись, переспросила Соня.

— Не пугайте княжну, Мари! — усмехнулся Жан. — Никакой это не паук, а всего лишь кальмар. Такой съедобный моллюск. Если его правильно приготовить…

— Только не надо мне рассказывать про вашего моллюска! Я все равно не стану его есть, даже будучи очень голодной.

— Не зарекайтесь, Софи, — покачал головой Шастейль. — Если ваш нюх — или ясновидение — нас подвел, кто знает, как надолго придется нам растягивать скудные запасы пищи и что по причине отсутствия оной есть!

— Как же так, — вмешалась вдруг Мари, которая прежде такой привычки не имела, — вы же говорили про берег, и вдруг — растягивать?

— Я же сказал, на всякий случай, — возразил Жан. — Вдруг княжна ошиблась. Мы будем надеяться, а окажется, что все напрасно.

— Тебя бросает из одной крайности в другую, — рассердилась Соня. — Я бы даже посоветовала тебе держать свои сомнения при себе. Еще накликаешь чего‑нибудь…