Уснут не все - Адам Нэвилл

деревьев. Этот шум, Генри. Мне казалось, будто я потерпел кораблекрушение в бушующем море.

Не успел я уйти далеко, как с той стороны, откуда я шел, донесся страшный шум, будто освобожденный боров испытывал невероятные страдания. Хотя тогда это было похоже на крики испуганного ребенка. Затем его визги резко прекратились, и эта внезапность была хуже самих криков.

Я бросился бежать. Так быстро, как только мог. Я бежал, пока не почувствовал, что сердце вот-вот не выдержит. Я сильно порезал голову о ветку и разбил колено о корень дерева, когда упал. А сквозь деревья за мной гнался холодный ветер. Вместе с его свистящими порывами до меня донесся вой, который еще долго, если не всю жизнь, будет отдаваться эхом у меня в голове. Здесь, на севере, обитают волки, медведи и песцы. Возможно, я даже слышал росомаху, по крайней мере, так я сказал себе. Мне приходилось слышать лай шакалов, а также рев бабуинов на сафари, но вчера я готов был биться об заклад, что ничто в зверином царстве не могло издавать такой крик в охотничьей схватке. В нем была жуткая нотка триумфа. И я убежден, что какое бы животное ни издавало этот вой, оно преследовало меня, Генри. Прошлой ночью я слышал какие-то звуки в загоне позади дома. А этим утром я обнаружил следы. Такие не оставляют даже медведи.

Скажу лишь, что насмотрелся и наслушался я достаточно. В пятницу я должен добраться до аэропорта в Эстерсунде. А пока соберу вещи и закрою ставнями дом на зиму. Солнце утром еще яркое и сильное, и в это время суток здесь лучше удается сохранить рассудок. Утром мне придется трястись на велосипеде до почтового ящика, чтобы отправить это письмо. И пока я буду там, мне нужно будет сделать по телефону заказ в транспортной компании, чтобы они приехали за мной и снаряжением через два дня.

Твой дорогой друг,

Уильям Аттертон.

Я молча вернул письмо Генри, и он продолжил рассказ.

«Я с нетерпением прождал до конца недели и даже сделал опрометчивый звонок в шведское консульство, только чтобы выяснить, что ближайший местный орган власти находится в Радалене, в почти восьмидесяти километрах от дома Аттертона. Так как я не заявлял о каком-либо преступлении или несчастном случае и, откровенно говоря, постеснялся пересказывать содержание письма по телефону, я решил, что лучше сам отправлюсь в Швецию в следующий понедельник. Пусть даже мы разминемся; хотелось бы думать, что кто-то из моих друзей поступит так же, если получит от меня письмо подобного содержания, пока я нахожусь за границей. По крайней мере, я мог хотя бы сопроводить бедного Аттертона домой и помочь ему получить профессиональную психологическую помощь.

Когда в понедельник рано утром я летел на первом самолете в Стокгольм, пожилой швед, сидевший рядом, увидел разложенную у меня на коленях карту и спросил, не требуется ли мне помощь. Еще он обратил внимание, как я борюсь с четырьмя авторитетными путеводителями в поисках дополнительной информации по Радалену. Там было упоминание о провинциях Норрланда, но очень мало говорилось про Емтланд и совсем ничего про Радален. Поэтому я воспользовался любезным предложением своего попутчика и расспросил, как можно добраться до Радалена. На что джентльмен сразу же задал мне вопрос, такой же прямой, как и его взгляд. „А почему вы хотите повидать Радален?“ Как и большинство его соотечественников, мужчина говорил на прекрасном английском и выражался четко и ясно.

Какое-то время я не мог дать внятного объяснения, но джентльмен сообщил мне, что сам он родом из южной части Емтланда, но не живет там с юных лет и редко бывает в тех местах. Однако, несмотря на то, что большинству шведов не знакома репутация Радалена, представители его поколения, выросшие в той местности, вряд ли забудут истории, слышанные в детстве. Многие части Швеции более предпочтительны для гостей, чем Радален. В молодости ему было запрещено уходить так далеко на север.

Конечно, я сделал вид, что поверил словам мужчины, и старался никак не проявлять свой скептицизм. Попросил его более подробно рассказать об этой репутации и упомянул о недавнем переезде туда моего друга.

Он начал рассказывать мне о вещах, которые сохранились в устной традиции (в отличие от тех, которые были задокументированы историками), которая подробно описывает выживший… скажем так, фольклор или вероучение, наблюдавшееся задолго до агрессивной колонизации Швеции христианской церковью. Оказывается, даже в начале двадцатого века были еще распространены жертвоприношения животных. Они проводились в конце лета, чтобы умилостивить исконных обитателей лесов до наступления зимних лишений.

Утверждалось, что эти исконные обитатели лесов – или Ра – являлись страшными тварями и легли в основу местных легенд о монстрах. И всегда считалось, что леса опасны, если не принять определенные меры предосторожности. Лесники и егеря больше не могли бы бродить по ним, женщины не могли бы собирать дрова, а дети – играть там. Затем, в семнадцатом веке, в период пуританского рвения, имевшего целью смести остатки пантеизма в Северной Швеции, обычай подносить дары был жестоко подавлен. Но сразу после введения цензуры, как утверждал этот парень, в северном Емтланде случился всплеск исчезновений. Сперва начал пропадать домашний скот, затем наиболее уязвимые представители местных общин. И именно в тот период возникло конкретное предупреждение – Det som en gang givits ar forsvunnet, det kommer att atertas, которое джентльмен перевел для меня на английский. То, что некогда воздавалось, исчезло. И некто придет получить это назад.

Эта надпись была нанесена на столбы и вывески как предупреждение для гостей, и, как правило, рядом с ней вывешивалась лошадиная подкова, символ, вызывавший у Ра дискомфорт из-за его неприязни к конникам.

Несмотря на временный запрет, подношения вскоре возобновились в надлежащих для этого местах. А началось это в то время, когда скандинавы-поселенцы и исконные обитатели заключили те нелегкие соглашения. На этот раз церковь закрыла на это глаза, молча признав, что местная проблема вне ее компетенции и власти.

Но все изменилось. Говорят, вкусы исконных обитателей были уже не такими, как прежде. Стали более низменными, как в древности. Во времена вмешательства церкви Ра заново открыли в себе вкус к иной плоти. По слухам, безбожные представители местного населения вскоре пришли на помощь в возрождении столь безудержного аппетита. Здесь берет начало давнее предание о пропадающих в Радалене путешественниках.

Постепенно местные общины ушли с территории обитания Ра, чтобы быть вне их досягаемости. Оставили свои дома и церкви, мигрируя на юг и восток. С наступлением века