Брак. Дорога во все ненастья - Николай Удальцов

Это хорошо, что с нами был Петр – он умеет прояснить самую запутанную ситуацию.

В этот раз, он прояснил ситуацию так.

Еще когда мы только подъезжали к зданию, в котором находился вытрезвитель, я не то, чтобы спросил, а скорее, размыслил вслух:

– А мы сами понимаем – что хотим сделать для Василия? – и Петя, не то, чтобы ответил, а скорее, размыслил в ответ:

– Нет. Но ведь нас не смущает то, что мы не всегда понимаем – что хотим сделать и для всех остальных людей…

…Калуга открывалась Киевскому шоссе постепенно, меланхолично и неторжественно – как-то провинциально.

Вначале огородами, с малюсенькими домиками в одну-две комнаты, потом пригородными деревнями, где среди деревянных домишек попадались кирпичные особняки олигархов местного масштаба, и, наконец, своими дореволюционными пригородами.

Восстановленными церквями, золотившими окружающую действительность своими куполами.

– Красивые купола. Было бы время, здесь вполне можно было бы поработать, – сказал Андрей, а я вспомнил, как недавно разговаривал с батюшкой из церкви Иоана-война:

– Видимо, я никудышный православий, – сказал я ему, когда оказалось, что я не знаю, какой рукой нужно креститься, – Утешает то, что католик из меня получился бы еще хуже.

А батюшка ответил мне:

– Если сомневаешься в своих добродетелях, значит с православием в твоей душе все в порядке…

У батюшки было два «Ордена Боевого Красного знамени», а у меня только грамота от ЦК профсоюзов, но он признавал мое право разговаривать с ним на равных.

И мы оба не лицемерили. Я ведь и вправду, до сих пор не знаю, что больше портит жизнь большинству людей: мысль о том, что Бога нет, или мысль о том, что с Богом когда-то придется встретиться…

…Калужский пригород завершился своим чередом. А потом появился сам город.

Среднеэтажный, среднечистенький.

Среднебезработный.

– Калуга – красивый город, – проговорил Андрей.

– Почти, как Тверь. А Тверь – очень красивый город, – ответил ему Петр.

– И Калуга, и Тверь – красивые города, – добавил я. А Петр подытожил:

– И Калуга, и Тверь – красивые города.

Если в них жить не надо.

Все чужие города красивые, до тех пор, пока в них не приходится жить. А, как только в них начинаешь жить – они становятся тем, что они есть.

Чужими городами.

Наверное, оттого все люди живут в своих, а не в чужих городах…

…Найти дорогу к больнице было не сложно. Прямо на въезде в Калугу стоял указатель «Ахлебинино», а в самом Ахлебинине оказалось одно единственное здание, огороженное забором из металлических прутьев.

На побеленных воротных столбах, видимо для тех, кто не верит с одного раза, висели две черные таблицы с желтыми буквами: «Вторая психоневрологическая больница г. Калуги»

По одной на каждый столб.

Василий тоже увидел эту надпись.

Он посмотрел на меня, и его лицо потускнело:

– Вы верите, что я брошу пить? – в этот момент, он был настолько жалок, что я не смог ему соврать:

– Нет. Ведь водка сильнее человека.

Но это ничего не меняет…

Вася вышел из машины, но не пошел никуда, а так и остался стоять в нерешительности в нескольких шагах от «Ленд-ровера».

И тогда Андрей тихо проговорил:

– А ведь когда-то его картины можно было любить без сострадания.

Петр ответил:

– Когда-то, без сострадания можно было любить его самого…

Вообще, слово имеет очень большую силу.

Даже не смотря на то, что дураки тоже так считают.

Помню такой случай – заехали мы с Андреем к Петру.

А у Петра был, да кажется, продолжается и сейчас, весьма своеобразный роман.

Впрочем, то, что у Петра был роман – это не удивительно. У него все время роман с кем-нибудь.

Удивительным было другое.

Однажды я слышал разговор между этими «любовниками». Конечно не весь разговор, а только ту часть, которую можно услышать, находясь в одной комнате с человеком, говорящим по телефону:

– …Сегодня холодно. Ты не забыла надеть теплые носочки?

– …А шарфик ты надела?

– …А теплые колготочки?

Для разговора между любовниками – самое оно.

Но в тот раз, слушая их разговор, я как-то даже не задумался о том, что если мы так заботливы и деликатны со своими женщинами – то, какого черта они нас терпят в постели?

Добавлю, что Петру пятьдесят четыре, а она – училась в одном классе с его старшим сыном. И Петр называл ее «доченькой». И еще – «Баунти».

Как-то раз, «доченьке» приехал ее одноклассник.

Бывший спецназовец, или что-то в этом роде.

В общем, самбист и боксер в одной коробке.

И стучался он в дверь Петиной квартиры именно как самбист и боксер, по крайней мере, районного масштаба.

– Ну-ка, выйди, дядя Петя, – сказал он Петру, – Разговор с тобой будет.

– Когда-то, когда они все приходили ко мне делать уроки, я кормил их конфетами, а они говорили мне: «Вы…», – проговорил Петр, оглядываясь на нас с Андреем.

Мне этот спецназовец сразу не понравился:

– Давай-ка я выйду с тобой.

– Не стоит, – ответил мне Петр, – Сидите на месте.

Но я не успокоился:

– Андрей, выйди-ка за ними. И если – что, ни во что не ввязывайся, а зови меня.

Потом, Андрей рассказал мне, каким получился разговор:

– Если я тебя еще хоть раз с ней увижу, дядя Петя – придушу, – начал спецназовец, или, кто он еще там. А Петр спокойно ответил ему:

– Знаешь, Максим, какое огромное преимущество у меня перед тобой?

– Какое еще преимущество?

– Если ты, молодой спортсмен, справишься со мной, пожилым уже человеком, то это будет позор для тебя.

А если не справишься – тоже позор.

Малый был явно озадачен:

– И что же мне делать?

– Быть лучше, чем я…

– Вот и весь конфликт? – спросил я Петра.

– Конечно – нет, – ответил он.

– А в чем проблема?

– В том, что я не рассказал ему о том, какое огромное преимущество у него передо мной.

– А какое ж у него преимущество?

– Возраст…

– А почему бы тебе ни жениться на ней? – спросил я Петра.

– Потому, что я на три месяца старше ее отца.

– Не думай о возрасте. Сделай человека счастливым на год – и считай, что поступил честно. Это куда важнее, чем фантазировать о вечности.

– Для этого мне нужно говорить с ней о любви. А в моем возрасте говорить о любви к молодой девушке – это брать кредит, который ты заведомо не сможешь отдать…