Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

Чтобы мастерить газету (или верстать, как благоговейно выражались они тогда на профессиональном языке), Юрочка предоставил свой «чистый флэт» на Ленинском. Набежала вся группа и сочувствующие. Нанесли портвейна и даже водки. Среди будущих журналистов оказалось много пижонов, мажоров и настоящих хамов. Зато с ними было интереснее, чем с пресными школьниками. А девчонок (герлов, как тогда говорили), близких к журфаку, куда легче было развести на поцелуйчики в тёмной комнате, чем пуританских одноклассниц.

На Новый год и зимние каникулы Юра съездил к маме в Лейпциг и привёз оттуда целые две пары джинсов, замечательную куртку-парку и блок жвачки. Акции его в ШЮЖе ещё более повысились. Однако репетиторы гоняли его немилосердно, а мама просила их о любом неповиновении немедленно ставить её в известность международной телеграммой. В то же время Юрочка знал, за что страдает: учиться в таком великолепном центровом месте, со столь раскованными, умными людьми, заниматься тем, что действительно любишь, – да ради этого стоило покорпеть над сочинениями, ужасными заданиями по русскому устному и неправильными английскими глаголами!

И вот подходит июль, наступает абитуриентская страда, нервы, экзамены, и – вот он, роскошный результат: пятёрки по английскому и обществоведению, четвёрки по русскому и литературе, явно выше проходного балла! И вот уже поезд уносит Юрочку на короткие каникулы к бабушке и деду, в любимый Энск. Блаженное чувство освобождения и счастья. Впервые за год можно читать не по программе и спать, сколько влезет. Он сибаритствует на своей верхней полке, с разлохмаченной «На Западном фронте без перемен», папиной ещё книгой, пятидесятых годов издания, невпопад засыпает, лопает яички вкрутую и курицу, которую сварила ему заботливая мачеха Марина.

А в Энске на вокзале встречают любящие ба и деда, и дед, по случаю приезда внука – сумки с продуктами, которые тот вытаскивает из поезда, оттягивают руки – берёт такси и даже даёт шоферу рублик на чай, за что удостаивается бабушкиного порицания: «Аркаша, ты как ребенок, честное слово! К чему это мотовство?»

Август в Энске в советские времена – сезон заготовок. Едва ли не каждый день Юра с бабушкой ходят на рынок – его здесь называют по-южному базаром. В городе много выходцев с Кубани, с Украины – ссыльные, поселенцы. Есть и немцы, и чеченцы. Многие так и не вернулись в родные края, когда была объявлена им реабилитация, осели в местах, где отбывали ссылку. У большинства свои хозяйства, у кого на разрешённых советами шести сотках, а у тех, кто посмелей, и на левых землях, прирезанных. Рынок ломится. В один день самым дешёвым продуктом оказываются груши, в другой – баклажаны, в третий – кабачки. Юра приносит всего по два ведра. Бабушка идёт под зонтиком от солнца, у неё в благородной соломенной сумочке притаились сопутствующие товары: укроп, петрушка, лук, чеснок.

Дома ба варит и закатывает варенье. Дед тоже не оказывается в стороне. Его вотчина – баклажанная и кабачковая икра. В дедовом исполнении она вкуснющая, куда там паюсной. Всю зиму консервы энского производства едят в своём Калининграде Владислав с мачехой, и даже в Лейпциг матери отправляется сколоченная из фанеры посылка. О, этот деликатес советских времен: толстый ломоть белого хлеба, сверху – сливочное масло, а ещё выше, на палец толщиной, – овощная икра! М-м, слюнки текут, объедение! Так что назад в Москву Юрочка из Энска отправляется, тяжело нагруженный продуктовой программой: банками с соленьями и вареньями плюс специально сколоченным дедом ящиком, в котором размещены завёрнутые в газетку яблоки-груши и прочие плоды Южного Урала.

Наконец первое сентября, начинается учёба на журфаке. Посвящение в студенты происходит на Красной площади, с посещением Мавзолея. Каждый новообращённый удостаивается прохладного пожатия улыбающегося, вечно милого, но и тогда казавшегося очень старым, почти дряхлым, Ясена Николаевича Засурского.

Начинается зубодробительная античная литература. Ещё более тяжкий инглиш. Но случаются и пирушки, уже с новым, студенческим размахом – в основном, опять же в Юрочкином чистом флэте на Ленинском. Не раз и не два Юра просыпается в непонятно чьих объятиях и не может вспомнить, что было вчера и кто эти люди, которые дрыхнут на соседнем диване, а то и на полу. (Первые звоночки будущих проблем.)

Прекрасные студенческие годы добавляются новым интересом. Однажды отец, Владислав, приглашает в гости в калининградскую квартиру не только сына, но и друга своей студенческой юности Радия Рыжова с женой Эльвирой. Дядя Радий, как называет его Юрочка, военный, в чине майора, не так давно переведён из казахстанского города Ленинска, то есть с космодрома Байконур, в подмосковный Голицыно-два, или – почему-то последнее название произносится шёпотом – секретный Краснознаменск. Весёлый, разудалый, с удовольствием пьющий, поющий под гитару собственные песни и неутомимый рассказчик, дядя Радий являет собой прямую противоположность отцу. Из последнего лишнего слова не вытянешь – тем более если это касается его собственной, совершенно секретной работы. Рыжов, напротив, особенно если выпьет, болтает напропалую – правда, обязательно то и дело повторяя всегдашнюю ремарку: «Ты, Юра, парень грамотный, сам понимаешь, что всё рассказанное предназначается только для твоих ушей. Никому постороннему – ни-ни». Радий и жена его Эльвира зазывают Юрия к себе в гости, в городок, обещают сделать пропуск, сводить в заповедные места за грибами. Иноземцев-младший принимает приглашение. Ему нравится открытый, веселый дядя Радий, его песни и особенно устные хмельные рассказы: о Байконуре, ракетных запусках, о поисково-спасательной службе, о Камчатке, где он прослужил три года на закрытом полигоне Кура. Именно от Рыжова – не от отца или матери! – он впервые узнаёт, что его прекрасная мамочка Галина Иноземцева, оказывается, готовилась в женском отряде к полёту в космос, больше года прожила в Звёздном, близко знакома и на «ты» со всеми парнями из первого отряда космонавтов.

– Как жаль, что Галка в космос не полетела, как жаль! – кручинился на кухне подвыпивший дядя Радий. – Не взяли в полёт дивчину, а зря. Насколько б она лучше была, чем эта насквозь фальшивая Валентина, которая и программу всю провалила, и другим девчонкам дорогу в космос закрыла!

Для Юрочки откровения дяди Радия оказываются ошеломительной новостью. В тщательно закрытом советском обществе он знал лишь, что мамочка некогда вместе с отцом трудилась над космической тематикой в «королёвской фирме» в Калининграде, но покинула и «фирму», и отца одновременно, в начале шестидесятых. Знал он также, что мама в молодости с парашютом прыгала. Но вот совместить два этих знания и допустить, что мама готовилась в космос первой женщиной полететь – такого Юра даже не мог представить. Спросить напрямик у матери возможности не представлялось – не станешь ведь о таком, заповедном, совсекретном, разговаривать по международной телефонной связи или даже в письмах в Лейпциг спрашивать. Тогда он подлез к отцу, и тот подтвердил: да, мама тренировалась лететь в космос в Звёздном с другими девочками, а потом из проекта по собственной инициативе ушла. «Вот дела!» – подумал Юрочка и постановил при первой же возможности обо всём мать расспросить, да в подробностях. На семинарах и на практике его учили искусству интервью, как выцыганивать из человека сведения, которые тот даже не хочет выдавать. Понятное дело, смекал он (шёл семьдесят седьмой год), ни о маминой биографии, ни о чём другом, закрытом, рассказанном Рыжовым, ни писать, ни говорить вслух пока нельзя, – но когда-нибудь ведь сроки секретности выйдут, тут он как раз и подоспеет со своим материалом.