Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении - Элейн Макардл

Внутри моей головы как будто появилась черная дыра с чудовищной гравитацией, которая засасывала меня, возвращая к той мысли, которую я гнала прочь.

Опухоль мозга.

Я изо всех сил пыталась сделать вид, что участвую в обсуждении. Но в голове уже крутилась только одно. Опухоль мозга. Опухоль мозга. Опухоль мозга.

После часа мучений я выскочила из переговорной и побежала к себе в кабинет. Какое-то время я сидела, прислонившись лбом к холодной поверхности стола, и пыталась осмыслить эту жуткую ситуацию. Я крутила ее и так и эдак, заходила с разных сторон и искала другие причины, но у происходящего было лишь одно вероятное объяснение – самое страшное.

Мне нужно было уйти. Попасть домой. Я кинулась на парковку и, сев в машину, помчалась в Аннандейл. Всю дорогу сердце колотилось и выпрыгивало из груди.

Дома все уже было готово к поездке: лыжи и шлем, собранные чемоданы. Я в последний раз окинула взглядом свои заметки и груды материалов для конференции, которые нужно взять с собой. Следующим утром я должна была лететь в Биг-Скай, в Монтану, на ежегодную зимнюю конференцию по исследованиям мозга. В этом году меня выбрали президентом конференции, и я была главным организатором съезда, на котором соберутся пятьсот нейрофизиологов со всего мира. Я должна была также выступить с приветственной речью, которую очень тщательно подготовила.

На протяжении двадцати четырех лет я каждый год ездила на эту конференцию, которую очень люблю за возможность после работы насладиться свежим горным воздухом. Ранним утром мы слушали доклады о работе мозга, психических заболеваниях и наркозависимости. Потом – перерыв на несколько часов, во время которого можно покататься на лыжах и поболтать с коллегами, поднимаясь на склон на фуникулере. А после обеда мы снова собирались вместе и частенько засиживались за работой до позднего вечера.

В тот раз я ждала поездки с особым воодушевлением – в конференции участвовал мой сын Витек. Мы собирались вместе работать, а потом кататься на лыжах с Шайенн. Прогноз погоды был отличный: следующие пять дней обещали снег. Мне не терпелось оказаться на трассе. Я почти чувствовала, как, разрезая морозный воздух и лавируя между деревьями, скольжу вниз по склону – ледяной ветер обжигает лицо, а ослепительные облачка снега разлетаются по сторонам.

Лыжи я люблю даже больше, чем науку. Они дарят мне ощущение невесомости, невыносимой легкости бытия и свободного полета. В одну секунду у тебя все под контролем, а в следующий момент уже нет. Это сложно и рискованно. Для того, чтобы на скорости петлять между стволами или прыгать со скалы в белоснежную пустоту, важно уметь мгновенно принимать решения, полагаться на собственное проворство, острое зрение и силу мышц. А как красиво вокруг! Горы до неба, искрящийся снег под ногами и это сладкое чувство, что ты в раю.

Но проблема с глазами спутала все карты. Я так и не могла разглядеть то, что находилось в нижней правой четверти поля зрения.

Я пыталась подавить нарастающую внутри панику и отказывалась признавать, что это странное явление способно помешать мне полететь в Монтану. Не может быть, чтобы его причиной было то жуткое подозрение, возникшее в голове утром, когда моя рука исчезла! Оно было настолько ужасно, что я даже не отваживалась произнести слово «опухоль» вслух.

Но где-то глубоко внутри я понимала, что мое здоровье может быть в опасности. Нужно было действовать и действовать быстро. Я позвонила нашему семейному врачу Юджину Шморгуну и попросила срочно меня принять. Его рабочий день уже почти закончился, но он согласился. Я не сказала никому – даже Миреку, куда иду, чтобы близкие не волновались за меня. К тому же я все еще не желала допустить мысль, что возможно самое худшее.

Доктор Шморгун был нашим семейным доктором вот уже двадцать шесть лет, с момента переезда из Польши. Когда мы стали его пациентами, он был молодым и высоким красавцем, который только что открыл свою практику. Все эти годы мы вместе старели, полнели и покрывались морщинами, подшучивая над тем, что у всех нас портятся зрение и слух. Доктор Шморгун, как и мы, любил бегать и кататься на велосипеде, и мы часто обсуждали результаты недавних соревнований. Наша семья была очень к нему привязана.

За эти годы доктор спас нашу семью от ряда микрокатастроф вроде моей межпозвоночной грыжи или тромба в подключичной артерии у Мирека, из-за которого ему удалили два ребра. Он был рядом, когда я впервые столкнулась с раком и потеряла левую грудь. Потом, в 2011-м он обнаружил у меня за ухом меланому, которую не заметил дерматолог. Мой первый муж умер от меланомы, так что диагноз привел меня в ужас. Но доктор Шморгун прошел с нами и через это. С тех пор я стала относиться к своему здоровью более оптимистично, и близкие последовали моему примеру. До этого дня я была уверена, что худшее позади. После болезненной операции и лучевой терапии наступила ремиссия. Онкологи предупредили меня, что меланома может вернуться – с вероятностью около 30 %. Но я отмахнулась от этих слов. «Ни за что, – думала я. – Она никогда не вернется».

Но когда я сидела у доктора Шморгуна и описывала свои симптомы, моя уверенность в этом начала таять.

«Должно быть, что-то с глазом. Это точно глаз», – сказала я ему. С моим мозгом все в порядке.

Во время осмотра я взахлеб рассказывала: «Я принимаю доксициклин, который может давать такой побочный эффект. Я погуглила!»

«Скорей, скорей, – думала я, – мне некогда. Завтра утром я уезжаю в замечательное путешествие. Давай разберемся с этим по-быстрому».

Но доктор Шморгун продолжал проверять мое зрение, глаза и рефлексы. Я заметила, что его лицо серьезно, без тени улыбки. Обычно спокойный, он выглядел встревоженным.

– Такое вполне возможно, правда? – убеждала я его. – Не о чем волноваться!

– Не думаю, что проблема в глазе, – ответил он.

Я застыла. Если проблема не в глазах – значит, это мозг.

– Вы не видите ничего в нижней правой четверти ни когда оба глаза открыты, ни когда смотрите только левым или только правым глазом. Но во всех других направлениях вы все видите прекрасно. Это значит, что, скорее всего, глаза и зрительные нервы в порядке, но есть проблемы с областью мозга, которая обрабатывает информацию, поступающую из этого конкретного участка. Я хочу, чтобы вы немедленно показались офтальмологу.

И он вышел, чтобы позвонить коллеге.

Я была в ужасе.

Чтобы видеть, нам нужны не только глаза, но и мозг. Глаза собирают визуальную информацию из внешнего мира и по зрительным нервам пересылают ее в затылочную долю, а точнее, в зрительную кору, где она обрабатывается. Если что-то случилось, допустим, с левым глазом – вы перестанете видеть то, что находится слева. Но если проблема на одном из участков зрительной коры, то оба глаза не будут видеть какую-то определенную часть того, что вокруг. Как раз мой случай.

Я позвонила Миреку и Касе и рассказала, что я у доктора Шморгуна, потому что не вижу то, что находится в правой нижней четверти поля зрения. Кася забеспокоилась, но я постаралась убедить ее, что это несерьезно, и пообещала позвонить после разговора с офтальмологом.