Каро-Кари - Александр Чагай

– Слава с семьей в Лахор ездил. Ну, ты знаешь – триста километров на юго-восток, большой город, много исторических памятников, магазины и прочее. Прямо у торгового центра, когда все уже в машине сидели, ему пистолет под ребра – вези куда скажут. Двое мужиков, может, дакойты[6]. Ну, решил – тачку угоняют. За детей перепугался, сопротивляться не стал – тачка казенная, застрахованная. Выехали за город, там их вышвырнули из машины, Славу и Светку с детьми. Только Рычкову еще пулю добавили. Так что с безопасностью здесь проблемы, Дима.

– Ничего себе. В посольстве безопаснее?

– Не факт. Захотят – везде достанут. Хошь не хошь, а за наши крепостные стены нос высовываешь. Полноценно работать, когда живешь в компаунде, трудно. Квартиры – что конуры, принять, пригласить никого не имеем права, стыдно, да и секретность долбаная. Тебя приглашают, а ты не можешь. Ну и тебя перестают. Вот и пишешь по газетам. А родная внешняя политика в дерьме.

* * *

Покинув референтуру, Ксан спустился на первый этаж, прошел узким коридором, толкнул неприметную дверь и оказался в той части административного корпуса, где трудились «ближние». Прочие сюда не заходили – разве что руководители посольства по особому приглашению шефа резидентуры. Скажем, отметить 20 декабря – День внешней разведки.

По крутой лестнице можно было подняться в изолированные и дополнительно защищенные от внешних систем наблюдения и прослушивания помещения третьего этажа. В одном из них был оборудован кабинет резидента. Алексей Семенович Старых человеком был малоприметным. Лет около пятидесяти, но выглядел старше. Невысокого роста, сутулый, морщинистое лицо, неизменная сигарета. Глядя на него, трудно было предположить, что он занимает солидный и ответственный пост, представляя разведслужбу в 200-миллионной стране, обладающей ядерным оружием и расположенной на передовой линии антитеррористического фронта.

Старых редко улыбался, и многие считали его неприветливым. По распространенному мнению, это профессиональная черта: мол, контрразведчик постоянно начеку, всех подозревает, что сказывается на внешности. В действительности бывает по-разному. Старых нравилось предугадывать поведение людей, использовать их слабости и недостатки. Однако по натуре он не был злым, и если имелась возможность, всегда приходил на помощь.

Несмотря на возраст, Алексей Семенович сохранял энергичность и подвижность, решения принимал быстро и самостоятельно.

Его побаивались и уважали. Старых много работал и располагал всей полнотой информации. Как и его подчиненные, он пользовался посольской «крышей» и фигурировал в дипломатическом листе в качестве советника. Это была всего лишь должность – дипломатического ранга у Старых не было, да он в нем и не нуждался.

Не в пример большинству своих сотрудников он жил на территории компаунда, в скромной двухкомнатной квартире. Считалось, что резидент должен заниматься стратегическими вопросами, плести паутину шпионской сети, а не вкалывать в «поле». Правда, работа в «поле» имела свои плюсы. Ксан и многие его коллеги, включая атташе, третьих и вторых секретарей, устраивались со всеми удобствами в просторных особняках, с прислугой и сторожами. Это было необходимо для выполнения профессиональных заданий, а заодно позволяло жить подальше от склок и сплетен, столь характерных для замкнутого мирка российского посольства.

Старых запрашивал центр о возможности аренды для себя городского дома, соответствовавшего его уровню, но регулярно получал отказы. Трудно сказать, насколько Алексей Семенович переживал по этому поводу. В Исламабад он приехал один, без жены, ей был противопоказан местный климат. У него была взрослая дочь и маленькая внучка-школьница, к которой он был очень привязан. Звонил ей и подолгу беседовал, прогуливаясь по посольским аллеям с прижатым к уху мобильным телефоном. Лишь в этих случаях его лицо становилось живым, улыбчивым, и шагал он энергично, расправив плечи, и даже казался выше собственного роста, а росту он был ниже среднего.

В остальное время Алексей Семенович сохранял пасмурный вид, личных отношений ни с кем не поддерживал и приватных бесед не вел. Если кто-то пытался вызвать его на такого рода общение, то быстро понимал свою ошибку. На вопросы Старых отвечал односложно или вовсе молчал, заставляя собеседника почувствовать себя неловко и неуютно.

Однажды Ксан присутствовал при неприятном разговоре между Старых и послом. Это случилось месяца через три после приезда резидента в Исламабад. Особого впечатления Алексей Семенович на главу миссии не произвел. Невзрачный, одевавшийся явно не дипломатическим манером: помятые костюмы из дешевой ткани, темные рубашки и неброские галстуки, да еще какие-то несуразные и совершенно не «протокольные» мокасины. Сам Харцев всегда выглядел безупречно, в идеально сшитых темно-синих или серых тройках, белых или светло-голубых рубашках. Шелковые, ручной работы галстуки тщательно подбирались.

Разговор этот состоялся в том самом зале приемов, где Бахыт Бахытович позднее отрабатывал песенно-театральную композицию с комендантшами. Зал тогда был плотно заставлен мебелью, которую приобрели несколько семей сотрудников. По качеству она уступала европейским образцам, но многим нравилась – восточным стилем, прочностью (настоящий массив дерева) и, что немаловажно, дешевизной. Хотелось увезти в Россию нечто солидное, напоминающее о трудных пакистанских буднях.

Коллега Ксана, прикупивший пару кресел, буфет и письменный стол и не дождавшийся доставки этих чудесных, хоть и громоздких изделий, отбыл на родину раньше, чем предполагал и попросил приятеля помочь отправить их в Россию. Когда в зале появились Харцев и Старых, Ксан находился в самом центре мебельного лабиринта, осматривая товар на предмет выявления древесного жучка и составлял список для компании, занимавшейся несопровождаемым багажом. Вероятно, посол и резидент начали спор еще в кабинете Харцева, из которого по коридору можно было выйти в зал через узкую боковую дверь.

Ксан не собирался подслушивать, но вылезать на свет божий с возгласом «вот он, я!» следовало сразу, а он промешкал. Оставалось ждать, ничем не выдавая своего присутствия. Он был надежно скрыт шкафами и сервантами, так что посол и резидент не замечали его. Харцев был эмоционален, говорил сердито, а Алексей Семенович возражал вяло, почти равнодушно, что еще пуще раздражало главу миссии.

– У меня нет времени, – нетерпеливо сказал Харцев, – ланч у киргиза. И обсуждать нечего. Шантарского не оставлю. Ни под каким видом!

Совмещать консульские обязанности с работой по основной специальности всегда непросто, а Шантарский к тому же был молод, достаточного опыта набраться не успел и по консульской части частенько «прокалывался». С другой стороны, задания Старых он выполнял старательно. По общему мнению резидента и Ксана, он мог вырасти в настоящего разведчика.

– Шантарский у нас меньше года, – тусклым голосом произнес Старых, – надо дать шанс парню. Ему всего двадцать девять.

– Вот пусть пятьдесят стукнет, тогда и приезжает! – гавкнул Харцев. – Сколько можно! Вы же помните, как в Пинди росгражданка умерла, ну, которая на пересадку почки приезжала.