О хождении во льдах - Вернер Херцог

туманный лес, на самую верхушку Хюнерзеделя. Оттуда можно насладиться панорамой на все четыре стороны, но сегодня там только театральное нагромождение облаков. Спуск через одинокий лес, повсюду дорогу преграждают поваленные сосны с мокрыми ветками. Ниже, на границе облаков, вдруг открывается вид на луга – долина; холмы становятся все более приземистыми, и я вижу, что я, в сущности, миновал Шварцвальд. Мрачные облака со стороны запада, но я чувствую себя превосходно, вот только вкус во рту стал снова каким-то мучнистым от жажды. Вокруг сумрачное лесное одиночество, мертвая тишина, и только движение ветра. Внизу на западе небо желтовато-оранжевого цвета, потемневшее, как перед грозой с градом, а выше разлилась туманно-сероватая чернота. Неожиданно возник огромный красный карьер, сверху я вижу кратер, в самом низу, среди красной воды – экскаватор, бесполезный, проржавевший. Рядом ржавый грузовик. Никого, ни души, пугающая тишина. И посреди всего этого страшновато горит костер, разведенный на керосине. Пламя подрагивает, огонь-призрак, ветер. Внизу, в оранжевом мареве долины, я вижу полосы дождя, и небо озаряется зарницами, тускло тлеющими предвестниками конца света. Поезд мчится на всех парах и проходит сквозь гору. Раскаленные колеса искрятся. Один вагон загорается. Поезд останавливается, чтобы попытаться потушить пожар, но вагон уже не потушить. Тогда решают ехать дальше, скорее, скорее, вперед. Поезд трогается, он едет прямиком вглубь темного мироздания. В глубочайшей черноте Вселенной пылают колеса и пылает вагон. Происходят невероятные столкновения звезд, рушатся целые миры, сжимаясь в одну точку. Свет больше никуда не может отклониться, и даже самой густой черноте придется здесь сиять как свет, а тишине – реветь как рокот. Вселенная ничем больше не наполнена, она зияющая пустота, чернее черного. Системы млечных путей уплотнились, превратившись в гигантские невиданные звезды. Разливается благодать, и из этой благодати теперь вырастает нечто чудовищное. Таково положение дел. Туча мух и гнуса зудит вокруг моей головы с такой силой, что мне приходится отбиваться от них руками, и тем не менее эти кровопийцы неотступно следуют за мной. Как я пойду в магазин? Меня же вытолкают взашей вместе с тучей вредных насекомых вокруг моей головы. Далеко внизу подо мной черно-оранжевое небо разрезает молния и попадает, как назло, в мельника Френцеля. Его единственным другом был Штурм Зепп[18]. Мельник Френцель несколько лет провел запертым на чердаке своего дома в деревянной загородке, потому что в доме его жена хороводилась со Штурмом Зеппом. Они заколотили чердак досками, а мельник не сопротивлялся, потому что они каждый день приносили ему суп.

Хорошо ли одиночество? Да, хорошо. Только драматические перспективы впереди. Разрастающаяся мерзость тем временем снова собралась на берегу моря.

Вторник, 3.12

Сложности с ночлегом. Когда я в темноте пытался взломать один дом, я не заметил, как у меня с пояса упал компас; я хранил его со времен Сахары, и его утрата была для меня невосполнима. Наверху, на горе, вечером, мне повстречалась еще группа мужчин на опушке леса, они стояли спиной ко мне, странно застывшие в ожидании, из леса доносился звук электропилы, хотя рабочий день уже закончился. Подойдя поближе, я увидел, что это заключенные, направленные на лесоповал; они ждали, когда их увезут. При них был надзиратель, одетый во все зеленое. Позднее меня обогнали несколько автобусов «фольксваген» с решетками.

Я сижу на берегу Рейна. Паром под Каппелем, спокойная вода, спокойная погода, почти никого нет. Все в дымке, Вогезы[19] я не вижу. Ночь провел в Мюнхвайере, в сенном сарае посреди местечка; только наверху нашлась солома, которая наверняка лежала тут лет десять. Солома была пыльная, ее было невозможно как-то взбить, чудовищная лежанка. В доме рядом никого не было, но потом кто-то пришел, открыл сарай и взял дрова. Прислушавшись как следует, я понял, что человек, пришедший за дровами, старый, что это мужчина, мужчина за семьдесят и что взял он именно дрова.

Множество ворон летит на юг. Скотина громко топает в перевозке, ведет себя беспокойно. Рейн кажется мне похожим на Нанай[20], хотя нет решительно ничего, что напоминало бы Нанай. Мне хотелось, чтобы паром помешкал, прежде чем добраться до нашего берега, ведь человеку нужно собраться с силами, прежде чем пересечь реку. Вместе со мной на пароме три-четыре машины, вода светло-коричневая, никаких других судов не видно. Деревни погружены в сон, но не вымершие. Звонок М., тревоги. Я много думаю о Делё[21], Дембо[22], Винтреберте, Клоде. Получил новый номер Айснерши. Чего у меня нет: компаса, батареек для фонарика, мази, – с остальным все более или менее. Очень тепло; воробьи и дети в Ботцхайме. Я говорю: жажда.

В магазине купил молока, второй литр за сегодняшний день. Дети шмыгают тут по магазинам самообслуживания, берут с полок комиксы и, устроившись где-нибудь в уголке на полу, чтобы кассирша не увидела их в круговое зеркало, жадно листают страницы. Я опиваюсь молоком. Петухи кричат, двери хлопают, солнце, я устраиваю себе передышку на скамейке перед храмом.

Плоская местность, одни вороны, которые кружат у меня над головой; неожиданно я спрашиваю себя на полном серьезе, не потерял ли я разум, потому что я слышу так много ворон и так мало их вижу. Вокруг мертвая тишина, насколько улавливает мой слух, и тут это воронье карканье. В дымке слегка прорисовываются горные хребты Вогез. На равнине два парка отдыха, два колеса обозрения, пещеры ужасов, средневековый замок; похоже, они закрылись окончательно и бесповоротно. В одном из них был еще зверинец; пруд с гусями, в глубине – загон для косуль. Кто-то подвозит сено на тракторе. Местом отдыха мне служат военные памятники. Крестьянки много разговаривают друг с другом. Крестьяне до смерти устали. Мне все время попадаются старые автобусы, вышедшие из строя. Ладно, говорю я себе, дальше.

В Бонфельде меня окружили ребятишки из детского сада, они приняли меня за француза. Найти ночлег будет трудно. Последнюю часть дороги в Барр, несколько километров, меня подвезла какая-то женщина, мне это было очень кстати, потому что тогда я мог еще успеть до закрытия магазина купить себе жидкостный компас, хотя я пока еще не знаю, подружусь ли я с ним. В лесу рабочие нарезали веток и развели костер, а еще много веток они связали в пучки. Вороны все еще кричат у меня над головой, здесь, в городе. Впервые за все время только усталость и никакой боли в ногах, разве что левое колено по временам дает о себе знать. Ахиллово сухожилие справа уже не так сильно меня беспокоит, после