Легкое поведение - Линда Джейвин

— И все-таки образ гейши, которая возводит женственность в искусство и может любить свободно, без всяких ограничений и запретов, так романтичен… У нас на Западе нет ничего подобного. Считается, что женщина может существовать лишь в двух ипостасях — либо добропорядочная, либо проститутка. Признаюсь, я влюбилась в гейш с тех пор, как несколько лет тому назад увидела игру несравненной Сада-Якко[8]в Сан-Франциско.

— Я слышал про Сада-Якко. Но все-таки считаю, что на китаянку смотреть куда приятнее. И доля у нее не такая горькая, как у ее сестер в других языческих странах.

— Даже несмотря на варварский обычай бинтовать ступни? — искренне изумилась мисс Перкинс.

— В общем, да.

— Кстати, зачем они это делают? Я имею в виду, так уродуют ноги.

Насколько Моррисону было известно, обычай имел сексуальную подоплеку. Феминистки вроде миссис Литтл из Общества противников забинтованных ступней с пеной у рта доказывали, что все это делается для того, чтобы ограничить передвижения женщины и контролировать каждый ее шаг. Однако из уст конфуцианских джентльменов Моррисон слышал куда более увлекательную версию, будто бы семенящая походка женщины с забинтованными ступнями помогает разрастанию складок в вагине. Он знал, что китайские мужчины любят играть с крохотными женскими ножками, этими «трехдюймовыми золотыми лотосами», целовать их, сжимать, лизать, посасывать. Они даже пьют вино из бокалов, которые помещают в башмачки. Но вряд ли столь щепетильную тему можно обсуждать с молодой дамой при первом знакомстве.

— Обычай восходит к временам правления династии Танг, это около тысячи лет тому назад. У императора была любимая танцовщица с маленькими от природы ножками. Сначала это было модным поветрием, а потом переросло в традицию. Забинтованные ступни служат доказательством порядочности женщины.

— Все-таки это самый интригующий обычай, — ответила мисс Перкинс, приложив палец к губам необычайно красивой формы и невозможно розовым. — И я слышала, что в его основе сексуальный мотив.

У Моррисона замерло сердце, когда слово «сексуальный» слетело с ее губ. Он почувствовал, что краснеет, и попытался убедить себя в том, что ослышался. И так увлекся своими размышлениями, что оставил реплику Мэй без ответа.

Она пожала плечами:

— Я бы очень хотела приобрести в качестве сувенира пару маленьких туфелек, но понимаю, что их не достать. — Девушка повернула голову и отодвинула тяжелую бархатную штору. — О боже, вы только посмотрите! — воскликнула она, выглядывая в окно.

Моррисон встал и поспешил к ней. Он ощущал одновременно и прохладу ночного воздуха сквозь стекло, и жар ее тела, оказавшегося так близко, что они почти касались друг друга. Оба как зачарованные смотрели на только что выпавший снег, искрящийся в лунном свете. От этого сияния было светло, как днем. Вдалеке тускло мерцали древние камни Великой стены.

— Какое волшебство этот лунный свет. — У нее заблестели глаза. — Давайте взберемся на стену!

— Сейчас?

— А почему нет?

Тяжелая еда обострила его подагру, угрожая расстройством пищеварения. А из-за старой травмы холодный сухой воздух неизменно провоцировал у Моррисона носовые кровотечения. Разум требовал теплой постели и раннего сна.

— Отличная идея, — неожиданно для себя произнес он. — Лучше не придумаешь.

К этому времени Нисбеты уже откланялись. После смертельно опасного инцидента с кофе, вызванного шокирующим заявлением мисс Перкинс, они нуждались в покое. Дюма, убаюканный светской беседой и урчанием в животе, страдальчески скреб бороду, с трудом сдерживая зевоту.

Когда мисс Перкинс обнародовала свой план, миссис Рэгсдейл испуганно вздохнула:

— Уже очень поздно, дорогая. Не время для ночных прогулок.

— О, прошу вас, миссис Р.! — надула губки мисс Перкинс, хватая руку компаньонки и чмокая ее в щеку.

От вида этих невинных поцелуев Моррисону стало не по себе. Он впился в друга взглядом, одновременно многозначительным и извиняющимся:

— Дюма?

Дюма, как с радостью отметил Моррисон, уловил намек:

— Послеобеденный моцион весьма кстати.

Отныне Моррисон был его должник.

Дюма галантно положил руку миссис Рэгсдейл в изгиб своего локтя:

— Миссис Рэгсдейл, не окажете ли вы мне честь?

Укутавшись в шарфы, шляпы, меха, спрятав женские ручки в перчатки и кроличьи муфты, компания двинулась по дороге, ведущей к востоку от отеля в сторону Великой Китайской стены. Путь был недлинный, всего четверть мили. Куан и А Лонг, бой миссис Рэгсдейл, отозванные с веселой пирушки в столовой для слуг, шли впереди, неся закрепленные на палках бумажные фонари. Возбужденные авантюрой, с пунцовыми от холода носами, путники пробирались к древним укреплениям под звонкий хруст снега под ногами. Моррисон украдкой покосился на Мэй и почувствовал, как закипела кровь.

Великая Китайская стена разделяла мир на познанный и непознанный, домашний и дикий, цивилизованный и варварский. Это была даже не стена как таковая, а скорее нагромождение фортификационных сооружений, разбросанных по всему северу Китая, словно игрушечные кубики по ковру. С 1644 года она уже не выполняла оборонительных функций. В тот самый год генерал У Саньгуй, предавший своего императора, открыл ворота заставы Шаньхайгуань перед мощной армией маньчжуров, для защиты от которых, собственно, и сооружали стену. К маньчжурам генерал обратился за помощью в свержении династии Мин. Он не мог предвидеть, что после этого они посадят на трон своего правителя, с которого и начнется династия Цин. Однажды открытые ворота уже трудно было закрыть даже на самых укрепленных участках стены. Пересказывая эту историю Мэй и миссис Рэгсдейл, Моррисон не предполагал, что ему самому полезно извлечь из нее уроки.

Подойдя к стене, миссис Рэгсдейл испуганно всплеснула руками:

— Боюсь, я не готова к восхождению. Идите вы, молодые.

— Я, пожалуй, составлю компанию миссис Рэгсдейл, — предложил верный Дюма.

— Вы хотите, чтобы я шел с вами? — спросил у Моррисона Куан и ничуть не удивился ответу хозяина.

Моррисон крепко держал Мэй за руку, пока они преодолевали каменные ступени, скользкие от снега. Когда каблук ее сапога застрял в щели и Мэй оступилась, он ловко подхватил, ее и на какое-то мгновение задержал в объятиях, сердце при этом у него билось, как у школьника.

Поднявшись на вершину, оба невольно залюбовались открывшимся взору пейзажем. Полная луна рассеивала по заснеженным полям бриллиантовую россыпь, серебрила темную поверхность Бохайского залива, где стена, неподалеку от того места, где они стояли, обрывалась к волнам.