Северная Пальмира - Роман Буревой

– Но мы не подписывали контракт, – не унимался Квинт.

– Обед – и есть контракт.

– Нас не предупредили! Перегрин, скажи, что это свинство. Протестую… Я… я в суд подам.

– На меня – в суд? – Диоген захохотал. – Да ты, парень, давно, видать, по ушам не получал.

– Я согласен, – сказал Элий.

– А я – нет!

– У нас на арене редко убивают, – подмигнул Квинту Сократ и вновь налил из таинственной бутыли в свою чашу. И Платону налил. – Видишь, из сотни уцелели семеро. Да и то не все погибли, многие были ранены, другие сбежали. Выбыли, так сказать, досрочно.

– Я тоже хочу уйти досрочно! – Квинт вскочил.

– Хорошо, плати за обед и проваливай.

– Но у меня нет денег.

– Твой друг заплатит своим авансом за твой обед.

– Пять тысяч за обед в такой дыре?!

– Это не дыра, это «Медведь», таверна гладиаторов, – отвечал Диоген невозмутимо. – И, кстати, куда лучше твоего римского «Медведя» – я там бывал.

– Элий, ты что, остаёшься? – возопил Квинт. Элий не повернул головы, лишь сказал:

– А что делать? Кто-то должен платить. Так что присаживайся. Ещё не подавали десерт. Кажется, прежде ты любил десерты.

– Любил, вроде бы, – вздохнул Квинт. – Но сейчас у меня пропал аппетит. Я устал. Устал от твоих идиотских вывертов. – Он медленно опустился на ложе. – Это слишком даже для тебя – выйти на арену и принять участие в смертельном поединке.

Квинт взял кусок бисквита и принялся жевать. Уж коли Элий платит своей кровью за этот обед, то надо есть. И съесть все, что подали. Не пропадать же десерту…

– Боюсь, что меня стошнит, – признался Квинт.

– За все заплачено! – рявкнул Диоген – как видно, слух у него был отменный. – Даже за подтирку блевотины, которую ты извергнешь.

– Почему человек извергает блевотину, как ты думаешь, Квинт? – спросил Сократ.

– Чтобы боги могли увидеть, как мерзок человек, и насладиться своим неизмеримым превосходством.

– Душа протестует, – Платон потёр рану на лбу. – Поверь моему опыту.

Всеславу как третьему сыну в семье получать в наследство было практически нечего. Правда, отец обещал пожаловать младшего клочком земли из своих угодий, но Всеслав подозревал, что это окажется какое-нибудь клюквенное болото. Всеслав думал об этих будущих плантациях клюквы с безысходной тоской, потому что сделать с ними он ничего не мог, а продавать лихим людям для дальнейшего истребления (для чего же ещё можно скупать подобные земли?) считал преступлением.

Однако правду говорил Диоген – любила непутёвого парня Фортуна.

Хозяйка риторской школы, потерявшая сына под Нисибисом, оставила Всеславу все свои сбережения, дом и огромную библиотеку как самому любимому ученику. И, кроме того, по завещанию она его усыновила. То есть Всеслав получил в придачу ко всему римское гражданство. За что старуха любила Всеслава, юноша так и не понял – был он и ленив, и капризен, и в учении не блистал. Но старуха всякий раз при встрече норовила погладить его по голове или поцеловать в щеку. И шептала: «Когда люди безумствуют, боги слепнут. Когда боги слепнут, из бездны приходят искры мирового пожара». А потом она снимала очки с толстыми линзами и долго-долго протирала стекла, время от времени разглядывая сквозь них маленький, заросший кустами сирени перистиль. Всеслав поначалу думал, что одинокой вдове он напоминает погибшего сына, пока не увидел в малом таблине писанный маслом портрет. Между золотоволосым уроженцем Новгорода и смуглым юношей из Кампании сходство трудно было отыскать.

После смерти покровительницы Всеслав хотел учиться в Академии художеств, даже нанял учителя для подготовки, но и от этой мысли скоро отказался. В те дни он частенько наведывался в мастерскую к будущему автору «Последнего Дня…» – да что толку? Писать так, как писал этот художник, не получалось. Вполовину так не получалось. Даже на четверть…

Однако Всеслав попробовал поступить в академию. Попробовал, но провалился. Несколько дней спустя Всеславу рассказали, что куратор академии Мессий Ивар лично выбросил его рисунок в урну, заявив громко при всех:

«Бездарен!»

А на том рисунке алое зарево заливало небо и падали с крыши храма статуи.

«Плевать я хотел на Ивара!» – воскликнул Всеслав.

И возненавидел куратора академии ненавистью самой пылкой.

Полученное наследство давало счастливую возможность жить, как захочется. И новый римский гражданин начал жить по-римски. То есть интересовался всем на свете, посещал пинакотеки и спектакли, каждый день устраивал пиры и искал клиентов. Клиенты нашлись мгновенно – сразу пятнадцать человек. Люди попались все как на подбор остроумные. Не слово молвят – яхонт драгоценный обронят. И каждый на Всеслава не нахвалится, каждый на юного патрона, как на картину бесценную, не налюбуется. Через месяц число клиентов удвоилось, через два месяца все желающие уже не могли поместиться в просторном атрии. За эти три месяца юный римский гражданин уверился, что он самый умный, самый смелый и самый красивый мужчина не только в Северной Пальмире, но и на всей земле. Паразиты клялись, что Сократ рядом с Всеславом – деревенский дурень, а Юлий Цезарь – провинциальный центурион. Паразиты и прозвище ему дали «филоромей» – то есть любящий римлян. Прозвищем этим Всеслав очень гордился. Три месяца он был в курсе всех городских сплетён, финансировал с десяток безумных проектов, завёл с десяток любовниц и (если только можно было верить этим красоткам) зачал штук двадцать детей. Всеслав так и не понял, на что ушли деньги, – на пиры, на любовниц или на строительство культурного центра. Через полгода он лишился и средств, и дома, и библиотеки, был обвинён в укрывательстве преступника, неуплате налогов и подделке долговых обязательств. Провёл месяц под арестом, пока отец прилагал все усилия, чтобы вызволить его из темницы и спасти остатки имущества. Из карцера Всеслав вскоре вышел, но состояние потерял – все, до последнего асса. Опыт римской жизни привёл Всеслава в недоумение, но не охладил его любви к Риму. Во всем мерзкий божок Оккатор виноват. Чуть что задумает человек, какое дело начнёт ладить, тут же явится Оккатор и все расстроит. Фортуна одарит, а Оккатор отнимет. Так они вдвоём над человеком и потешаются. Как сегодня: Оккатор перстень отнял, Фортуна к ланисте Диогену привела.

Прошедший день был бесконечен и переполнен событиями, как «Илиада». Утром – посещение академии. Потом – заключение договора с ланистой, встреча с римлянами. Обед с гладиаторами не заслонил пылающее небо Помпеи. Всеслав был уверен, что картина как-то причастна к его решению стать гладиатором. Он не мог сказать точно, зачем вступил в центурию. Безвыходность, безденежье? Все это не причины, чтобы подставлять своё тёплое тело под смертоносную сталь. Он будет драться на арене с Элием. Знаменитый гладиатор и бывший Цезарь Империи! У Всеслава все внутри переворачивалось при одной мысли об этом. Он будет соперничать с самим Цезарем! И вдруг ощутил, как вместе с восторгом и преклонением в нем вскипает чёрной пеной… ненависть.