Медуза - Джесси Бёртон

признании. Подобное подношение и получение значит намного больше, чем самый долгий поцелуй. Мы ходили на цыпочках по краю того, что некоторые люди называли любовью, и глядели вниз, в пропасть, гадая, что будет, если упасть в нее.

Вы когда-нибудь пробовали на вкус сладкую опасность? Это один из лучших и худших деликатесов одновременно. Лучший – потому что ни на что не похож: он пьянит и кажется предназначенным специально для тебя, пускай и обманчиво. Худший – потому что, как только вы его распробуете, все, что последует после, покажется скучным.

– Персей, – с трудом произнесла я. Мне нужно было, чтобы он понял: я едва могла дышать. – Я хочу, чтобы ты меня увидел.

– Хорошо.

– Но ты не можешь, потому что Афина… потому что я… изуродована.

При этом слове Дафна приподнялась, будто бы обиделась. И она была права: по змеиным стандартам красоты Дафна являлась противоположностью уродству. «Прости», – тихо прошептала я ей. Дафна свернулась в негодовании в комочек, а Эхо и Артемида радостно изогнулись.

Итак, с этого слова и предупреждения начался наш обмен правдой.

Глава 6

– Изуродована? – переспросил Персей. В его голосе не слышалось тревоги, и я была благодарна ему за это больше, чем даже могла сама представить. – Как это?

– Ты спрашиваешь, как именно я изуродована или как это со мной произошло?

– И то и другое. Хочу знать все.

– Хорошо. Персей, бывало ли у тебя чувство, будто каждый твой шаг – правильный? Или будто любое произнесенное тобой слово – нота в длинной песне, которую ты собираешься красиво петь всю оставшуюся жизнь?

Он рассмеялся.

– Полагаю, что нет. Но звучит мило.

– Когда я была маленькой, мои сестры не пытались изменить меня, а позволяли быть собой. Собой! Это великий дар, Персей, и по-настоящему редкий дар. Если бы я только могла сохранить это чувство уверенности, чувство принадлежности, то я вручала бы его каждому встречному ребенку. Но в конце концов это чувство у меня забрали.

– Мне очень жаль это слышать.

– Ничего. Это часто случается. Сегодня ты с радостью и азартом ловишь рыбу в море, а завтра нечто подглядывает за тобой снизу. Что-то огромное. Что-то, что способно разорвать твою жизнь надвое.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Персей. – Что разорвало твою жизнь надвое?

Я стояла со своей стороны скалы, а мой разум метался, пытаясь выбрать лучший способ рассказать свою историю.

– Я не говорю, что была или не была красивой, – продолжила я.

– Красивая? – повторил Персей, и в этом голосе я услышала надежду.

– Я больше не играю в эти игры.

– Но я не хотел…

– Я осознаю свою ценность. Считать монеты – не моя работа.

– Мерина?

Во мне поднимался гнев, но я пыталась контролировать его.

– Но вот что я тебе скажу: когда я была маленькой, видела свое отражение только в лунный день на берегу. Замечала свое лицо в отражении, искаженном рябью от рыбьего хвоста или игрой ветерка, – настолько мало об этом думала. Это просто лицо, Персей. Пара глаз, нос, рот, щеки, лоб, и все обрамлено длинными волнистыми волосами. Так это было.

– Ты была хорошенькой.

Я вздохнула.

– Некоторые люди так считали. Кто-то мог с ними не согласиться. Когда мне было около восьми лет, Алекто, женщина из нашей деревни, прямо передо мной сказала моей сестре: «Какая красавица! Она будет сердцеедкой». Ее муж согласился. Но другая женщина, проходя мимо, обернулась, чтобы посмотреть на меня. «О нет, – заявила она, – в ней нет ничего особенного». – «О чем ты говоришь? – удивилась Алекто. – Она завораживает! Посмотрите на эти прекрасные длинные волосы». Так оно и началось.

– Что началось?

– Спор о том, красивая я или нет. В конце концов, они поругались из-за моей внешности, как будто это единственное, что ценно во мне. Помню, как коснулась своей щеки и вздрогнула: моя кожа как будто была раскаленным камнем. Я слишком разволновалась, причинив столько неприятностей. Но Стено сказала, что я ничего не сделала. Это всего лишь лицо. Только мне казалось, что я должна была за что-то извиниться, но не понимала, за что именно.

Постепенно мне стало казаться, что другие пытаются войти в мое тело, обхватывают его своими руками и рассматривают на свету так, как никогда раньше. Они продолжали глазеть на меня, словно препарируя, как если бы я была движущейся скульптурой, которую они мечтали превратить в неподвижный камень.

– Зачем они это делали?

– Чтобы вписать меня в их собственную картину мира. Чтобы они могли взять меня под контроль. Я хотела взобраться на скалы и спрятаться в траве, но их мнение застряло в моей голове. И когда я превратилась из девушки в молодую женщину, то как будто стала двумя личностями. Одна из них наблюдала за собой со стороны, а другая оставалась безмолвным свидетелем внутри тела. Соединить их в одного человека было невозможно. Я была красивой, Персей. Но что такое красота? Неужели я родилась, чтобы разбивать мальчишечьи сердца? Мне не хотелось ничего разбивать.

– А ты… разбивала мальчикам сердца? – спросил Персей, и в голосе просквозило что-то вроде ревности.

– Нет, – с легким нетерпением ответила я, потому что целью этой истории было не сердце какого-то мальчика, а мое собственное. – Но я перестала ездить в деревню. Избегала Алекто и всех остальных. Перестала ходить по берегу в поисках морских звезд, но всматривалась в море: вдруг я изменилась и половина деревни, утверждавшая, что я некрасива, оказалась права. Я смотрела на себя, как ястреб, заметивший свою мишень. Мои сестры не знали, что делать. Они говорили мне, что я красивая, и это придавало еще больше значения мнению жителей деревни. Слова сестер ненадолго дарили мне утешение, но и заставляли чувствовать себя глупо, потому что я нуждалась в этом. Но если бы мне тогда сказали, что неважно, красивая я или нет, я решила бы, что безобразна. Таким образом я отдала себя на волю других людей. Я чувствовала, что должна оставаться красивой в их глазах, иначе перестану быть собой. Мне надо сохранить эту красоту цельной, чтобы звезды оставались на своих местах.

– Красивая или безобразная, не имеет значения, что думают другие люди, Мерина.

– Легко говорить, Персей. Мне надо было стереть мнение жителей деревни, словно пыль. Но разве ты сам не беспокоился по поводу своей внешности? Можешь не отвечать на этот вопрос. Конечно, нет. Ты сын Зевса. Конечно, ты красивый.

– Ты говоришь как